— Полагаю, вы — моя герцогиня, — промолвил он, взяв ее руку и поцеловав.

Исидоре удалось овладеть собой, но ее мысли неслись вскачь. Каким-то образом, несмотря на все ее предположения, она совершенно забыла, что ее муж — мужчина.

Не какой-нибудь вельможа с тонкими пальцами, отполированными ногтями и напудренными волосами. И не повеса вроде большей части тех мужчин, что посещали вечера в доме лорда Стрейнджа. Нет, это был мужчина, двигавшийся легко и грациозно, как лев, который, казалось, поглотил весь воздух в прихожей и который смотрел на нее, как на собственность…

Сердце Исидоры забилось так быстро, что она ничего не слышала.

Не был он ни одноногим, ни беззубым. Более того, его можно было назвать одним из самых красивых мужчин Лондона.

Исидора потеряла дар речи.

— Мы с герцогиней уезжаем утром, — обратился Козуэй к дворецкому.

Утром? Исидора была настолько охвачена страхом, что не могла даже представить себе, как пойдет к карете. Честно говоря, она представляла себе человека, который будет безумно рад, обнаружив, что его жена такая красавица. И вот теперь…

Исидоре всегда казалось, что власть принадлежит ей. Ничего подобного!

Она должна взять верх.

Клеопатра, в отчаянии подумала Исидора. Клеопатра никогда не позволила бы кому-то увезти ее, как багаж!

— Вообще-то я не собиралась уезжать в ближайшие дни, — проговорила она, улыбаясь ему, несмотря на то что сердце тяжело колотилось у нее в груди.

Козуэй не носил галстука. На нем был роскошный камзол бледно-голубого цвета, но сверху он был распахнут. Длинные манжеты спадали вниз, а пуговицы не были даже застегнуты. Одним словом, вид у него был такой, как будто он готов лечь в постель.

При мысли об этом Исидора содрогнулась.

Герцог снова поднес ее руку к губам. Наблюдая за тем, как он прикасается к ее перчатке, Исидора вновь ощутила дрожь.

— О, моя дорогая, — промолвил он. — Я сгораю от желания поскорее обвенчаться.

Исидора была поражена этими его словами — «моя дорогая», — тем, как его взгляд согревал ее, странными ощущениями, которые заставили ее колени подгибаться.

Но потом она поняла, что именно он сказал.

— Мы уже женаты, — напомнила она. Поскольку он, кажется, удивился, она добавила: — Вы не замечали этого долгие годы, но, уверяю вас, это правда.

А потом все пошло кувырком.

Все началось там… а закончилось, когда Исидора оказалась ночью одна в спальне.

Не говоря уже о том, что на следующий день Исидора отправилась в Лондон, по-прежнему оставаясь девственницей.

У нее было ощущение, будто муж повесил на нее ярлык — как на дорожный сундук: «Исидора, собственность герцога».

Гор-Хаус, Кенсингтон

Лондонская резиденция герцога Бомона

21 февраля 1784 года

— Он девственник.

— Что-о?!

— Он девственник и…

— Твой муж девственник?

— И он не будет спать со мной.

Джемма, герцогиня Бомон, упала в кресло с выражением комичного смятения на лице.

— Дорогая, да лучших оснований для расторжения брака не придумаешь! Подумать только! — добавила она с некоторым смущением. — Может, он монах?

Исидора покачала головой.

— Признаться, у меня не было возможности увидеть это, — сказала она. — Но он сказал, что в конце концов уложит меня в постель — правда, не раньше, чем мы поженимся.

— Но вы и так женаты!

— Совершенно верно, — кивнула Исидора. — Конечно, я могу называть себя леди Дель Фино, но правда в том, что перед лицом закона я — герцогиня Козуэй. — Она опустилась в кресло напротив подруги. — Мы женаты уже более одиннадцати лет, по моим подсчетам. Но в том, что мой муж до сих пор остается девственником, нет моей вины. И если бы он долгие годы не разъезжал по всей Африке в поисках истока Голубого Нила, мы бы уже надоели друг другу до смерти.

Джемма удивленно посмотрела на нее.

— Это просто невероятно! — прошептала она. И повторила: — Не-ве-ро-ят-но!

— Последние семь лет я провела, кажется, во всех европейских дворах, отбиваясь от тамошних распутников, в ожидании его возвращения домой. И что же он сделал? Решил, что мы женаты не по-настоящему!

— Но почему же он не упал прямо в твою постель — девственник он или нет?

Исидора и сама не знала. Мужчины домогались ее с того времени, как ей исполнилось шестнадцать лет, но с тех пор она не сильно изменилась: те же черные волосы, бледная кожа, роскошный бюст. Одним словом, она весьма напоминает Венеру, но при этом она настолько очаровательна, что мужчины буквально сходят по ней с ума.

— Можно предположить, что Козуэя привлекают экзотические женщины, — продолжала Джемма. — И ты совсем не похожа на англичанку. У тебя такие красивые глаза удивительной формы, не то что наши глазки, напоминающие мелкие изюмины.

— Но я не считаю свою внешность экзотической, — сказала Исидора. — Кстати, у меня сложилось впечатление, что ему хочется иметь дело с женщиной, которая хорошо разбирается в домашних делах.

— Не думаю, что тебе следует впадать в панику, Исидора. Полагаю, ты не на шутку очаровала Козуэя, и он хочет провести церемонию бракосочетания с участием епископа, чтобы выразить глубочайшее уважение к тебе.

— Создается впечатление, что он выведен из состояния равновесия, — спокойно проговорила Исидора. — Наверное, все дело в африканском солнце. Да, мы заключили брак по доверенности, но он действителен и сегодня. Мне было всего двенадцать лет, однако я все прекрасно помню.

— Что ж, — с улыбкой сказала Джемма, — возможно, герцогу хочется устроить романтическую церемонию сейчас, когда он вернулся.

— А может, он абсолютно безумен или просто невероятно эксцентричен, — промолвила Исидора, доверяя словам все свои страхи. — Ну какой мужчина может остаться девственником, дожив до тридцати? Это отвратительно! Как я поведу его в спальню, Джемма? Обычно такие вещи делают мужчины.

— Должно быть, он исповедует некую странную религию и выполняет ее требования. Он говорил что-нибудь о церкви? — спросила Джемма. — Похоже, он — пуританин. Они становятся особенно суровыми, когда дело доходит до того, чтобы умерить собственные аппетиты, желания.

— Да я почти не общалась с ним, к тому же у нас было так мало времени, — вымолвила Исидора. — Так что если он и вступил в секту пуритан, то мне он об этом не сказал ни слова. Он приехал на домашнюю вечеринку, прихватил меня, как будто я сверток какой-нибудь, заявил, что нам следует еще раз заключить брачный союз, и бросил меня в Лондоне.