Один за другим зачарованные воины подходили к Змею и преклоняли перед ним колени. А он гордо посматривал на свою первую армию и думал о том, что сделает с их помощью.

* * *

Лихую весть принес случайный гонец.

Заморенный конь, шатаясь, внес пропыленного всадника на княжий двор и рухнул наземь прежде, чем челядь выскочила навстречу. Человек высвободил ногу, вскочил и рванулся к крыльцу:

— Срочное дело к княгине!

Холопы помчались докладывать — прибывший был не простолюдин, а княжий посадник, большой человек, известный в стольном граде. Дважды в год — по весне, как раз в эти дни, и осенью, после сбора урожая — привозил он из нижних городов урочную дань. Раз явился один — знать, дело и впрямь было неладное.

— Княгиня! Княгиня-матушка, беда!

Высокая, немолодая, но по-прежнему статная женщина быстро поднялась навстречу. Бывший у нее на беседе конюший отвесил короткий поклон и вышел.

Посадник рухнул княгине в ноги.

— Беда, матушка-княгиня! — воскликнул он, обнимая ее сапожок.

— Война?

Синегорка, княгиня-вдова Синегорья, сжала кулаки. Это было единственное, чего боялась она, недавно простая женщина. Четверть века минуло, как появилась она в Синегорье, неся одну дочь на руках и другую во чреве. На счастье иль беду, случаем углядел ее князь и просватался. Его не смутили две девочки — народ принял его жену. Одного за другим родила она мужу троих сыновей, но дети не жили — померли все, кроме меньшего, которому пошел пятнадцатый год. Десять дет, как погиб распоротый на охоте вепрем князь. С той поры Синегорка правила одна, поджидая совершеннолетия сына и приискивая женихов для дочерей. По сию пору оставались они незамужницами — никто ведь не ведал, кто отец княжьих падчериц. Но правила Синегорка твердой рукой, и война оставалась единственным, чего боялась она, в юности сама бывшая поляницей.

Посадник приподнялся.

— Беда, матушка! — повторил он. — Вел я тебе обоз назначенный, да у самого Козьего перевала налетели лихие люди: отдавайте, кричат, повелителю нашему, Змею, все добро!.. Я и опомниться не успел, как небо потемнело, гром грянул, смотрю — и верно, летит ламя крылатая — огнем пышет, хвостом ели сгибает. Дыхнула раз — и все люди мои наземь попадали. Один я чудом уцелел…

Он свесил голову, застонал и запричитал как дитя.

Синегорка притопнула ногой.

— Стыд и позор тебе ровно женщине слезы лить, — прикрикнула она. — Змей то иль что иное — сперва вызнать надобно!

На ее крик мигом вбежали кмети, что неотлучно находились при ее покоях. Княгиня отдала приказ сей же день вызнать, что правда, а что ложь.

* * *

Через несколько дней она знала все — посадник не только не соврал, но и преуменьшил опасность, не приметив всего. Крылатый змей начал появляться на окраинах — жег дома, рушил стены, в то время как орда его слуг подбирала добро, а то и самих жителей. Постепенно он начал подбираться все ближе и ближе к самой столице.

Отдав приказ о сборе дружины, Синегорка велела кликнуть дочерей.

Они явились почти одновременно. Еще с порога княгиня оглядела их и в который раз подивилась, как они похожи меж собой и в то же время отличны.

Старшая, крепкая телом и духом Рада уже который год была полноправным кметем княжьей дружины, водила в бой сотню. Не допустили бы сего бесчестья, да княгиня молодость свою вспомнила и настояла. И сейчас девушка явилась в мужской одежде, в сапогах и с воинским поясом. Длинную косу она закручивала вокруг головы, чтобы не мешала. Рада была красива, но казалась старше своих лет и привыкла уже не молодиться — разучилась носить поневу[2]и украшать грудь ожерельями.

Ее сестра Мера мало отличалась статью от сестры, но была мягче, нежнее. Ее не прельщала воинская доблесть. По виду и нраву она была больше княжной, но порой не в меру строга и придирчива.

Обе девушки были как на подбор — высокие, стройные, темноглазые и темноволосые, лишь косы Меры отличались от сестриных рыжиной. И все же сердце Синегорки часто сжималось от обиды — меньшей днями минуло двадцать пять лет, Рада была почти на четыре года постарше. Будь они природные княжны, давно б нашлись им пары, но падчериц синегорского князя никто не хотел брать в жены.

Княгиня кивнула дочерям, чтобы они сели подле. Рада устроилась ближе к матери, устремив на нее преданный взор, а Мера все не спешила отойти от окна и поглядывала на двор, словно выжидала кого-то.

— Позвала я вас, дочери, — начала Синегорка, — чтобы донести до вас недобрую весть. На границах объявилась тварь незнаемая — змея-ламя. Соглядатаи доносят, все ближе и ближе проклятая ко граду подбирается.

— Значит, быть сече! — воскликнула Рада, притопнув ногой.

— Да, дочь моя. — Княгиня пригладила черные волосы поляницы. — Приказала я готовить дружины к бою. Через три дня выступаем. Хотелось бы и мне пойти — все же в юности приходилось меч в руках держать, да только годы не те. Поведете полки ты, Рада, и брат твой.

Девушка радостно ахнула и подалась вперед.

— Спасибо, матушка! — пылко воскликнула она. — Вот это подарок! Братец знает?

— Да, я сказала ему. В советчики даю вам отцова воеводу Боровка — он человек смышленый, где надо — подскажет, а полки водил, когда тебя и на свете не было.

При последних словах Рада скривилась, но промолчала.

— За ним уже послано, — продолжала княгиня, — должен вот-вот здесь быть. Тогда мы вчетвером все обговорим, а покамест хочу я вам, дочери, вот что сказать. Время нынче неспокойное, соглядатаи змеиные небось повсюду рыщут, а потому воздержитесь-ка, ровно девки дворовые, бегать всюду в свое удовольствие. За тебя-то, Рада, я спокойна, а о Мере душа болит… Да слышишь ли ты, глупая?

Мера тем временем высунулась из окна, глядя вдаль. Услыхав запоздало материн окрик, она оглянулась:

— Что, матушка?

— Что! — покачала головой Синегорка. — Все-то ты, дочь, мимо ушей пропускаешь!.. Ведаю — чуть зиму проводили, полюбила ты на реку, в рощу тайком бегать. Ровно медом для тебя там намазано!.. А про ламю что я сказала, помнишь?

Мера покраснела при упоминании о роще, но твердо ответила:

— Помню, матушка.

— Не помнишь ты ничегошеньки, — отмахнулась княгиня. — А вот тебе мое материнское слово — пока змея не побьют, чтоб ни ногой из терема! И что за блажь — одной по целым дням на реке пропадать!

Мера вспыхнула, алея до ушей, и бросилась к матери.

— И вовсе не одна я хожу, и ты про то ведаешь! — воскликнула она, — Стривер меня провожает и встречает! Помнишь его? Он на Масленицу здесь появился…

Упоминание этого имени заставило Синегорку нахмуриться.