Знакомый Ваш, Иван Ремизов».

Да это, несомненно, было письмо от ее дедушки Ивана Михайловича неизвестной Лидии Петровне. Оля и раньше видела бумаги, написанные его рукой. Собственные мысли и неприятности последних двух дней отошли на задний план. Вспомнился очень старенький, совершенно слепой и седой её дедушка, с умными яркими голубыми глазами. Всеми уважаемый и любимый! Он сидел на «своем стуле» у окна за столом в кухне, часто с сигаретой, которую время от времени поддерживал рукой. Сигарета необязательно курилась, он мог просто держать ее во рту. На полочке рядом, повыше головы, стоял приемник «Спидола», на котором он настраивал себе станции по интересам. А интересы у него были разные: новости страны, классическая музыка, футбол или хоккей, бокс, чтение произведений литературы артистами и «голоса из-за рубежа». Если было настроение, то дедушка рассказывал истории из своего «царского периода» детства и годах жизни страны после революции 1917 года. Он был человек-история! Бабушка, Алевтина Георгиевна, была моложе его на двадцать два года. Называла его «Ванечкой» и любила очень Олина мама родилась, когда ему было уже за пятьдесят. В год его смерти самой Оле было всего 5 лет. Память сохранила у нее совсем мало воспоминаний о нем. Как сидела она у дедушки на коленях, а он гладил ее по голове. Водила его за руку вокруг дома и по саду, вложив свою пухлую ладошку в его большую добрую руку. Когда он умер, то положила ему в гроб, который стоял на столе в большой комнате, своих двух маленьких игрушечных собачек. Позднее Оля нашла их в коробке за книжным шкафом – мама вынула и убрала. Память услужливо напоминала дедушкино лицо и различные моменты из раннего детства Оли. Одну фразу Ивана Михайловича она запомнила на всю жизнь, хотя в момент, когда он говорил, Оля даже не поняла ее в той глубине, в которой эти слова произносились:

«Да… были времена! Ни один уважающий себя нищий не мог себе позволить плюнуть на мостовую…». Время от времени, пробегая по улицам Москвы, эти слова уже в другом качестве мелькали в сознании Оли. Они несли в себе время, общество и мораль.

«Надо ехать в Стариково, – решила Оля. Старые бумаги и письма в семье не уничтожались. Они стопочками лежали в старой мебели в комнатах, мансарде, террасе и чердаке. – И надо ответить, конечно, неизвестному Максиму, носящему фамилию дедушки и моей мамы.»

Оля задумалась. Обнадеживать, что удастся помочь, не очень сегодня хотелось. Мысли не успели сформироваться и уложиться в голове. Поэтому написала она следующее:

«Добрый день, Максим! Ваше письмо застало меня врасплох. У меня действительно был дедушка, Ремизов Иван Михайлович. Обещаю Вам, что попытаюсь найти и посмотреть бумаги, письма и записи, которые сохранились у нас в семье. С уважением Ольга Андреева».

Письмо улетело по обратному адресу. Не успела Оля подумать и перечитать дважды ею отосланное письмо, как прилетел ответ. Похоже, Максим ждал ее письма:

«Спасибо, Ольга! Буду ждать Ваших сообщений. С уважением Максим Ремизов».

«Ну, вот, поленилась съездить в выходные дни навестить наше «мещанское гнездо» (как иногда называет их загородный домик под Москвой мама), а теперь просто необходимо поехать.»

Быстрые сборы. Два кусочка хлеба, остатки кефира, помидор и два огурца провалились в пустой дамский рюкзак. Остальное, при необходимости, найдется на месте. Оля (больше по привычке) проверила утюг, свет и форточки. Также, не задумываясь, перекрестилась на образок Семистрельной иконы Божьей Матери, который стоял на полочке в коридоре, и решительно вышла из квартиры.

Глава III. ИВАН МИХАЙЛОВИЧ. НАЧАЛО ИЮЛЯ 1945 ГОДА

Солнце еще высоко висело над деревьями, когда грузовая машина, подрагивая, ехала по узкой дороге, покрытой булыжником, через лес. Худощавый, среднего роста, с седыми висками на черных волосах, солдат, с погонами старшины на гимнастерке опирался руками на кабинку машины. Усталое лицо с яркими голубыми глазами вглядывалось в пробегающие вдоль пути деревни, поля и ветки могучих деревьев, склонявшихся близко к кузову машины. Несколько раз он с радостью замечал то шустрого бельчонка, то перебегающую перед ними лисицу. Эту дорогу открыли еще в 1915 году купцы Залогиновы, которые возили по ней сырье для своей фабрики, находившейся тогда еще в мещанской слободе с названием Стариково. Иван мальчишкой бегал встречать важных господ и сановников из Москвы, которые принимали участие в торжествах по случаю открытия этой дороги. Из Стариково лошади тащили по ней возы рулонов шерстяных добротных тканей на склады и в московские магазины. Дорога мало изменилась за тридцать прошедших лет. Все такая же блестящая, она в лучах послеполуденного солнца была похожа на пеструю ленту.

Иван стоял в кузове, подставив лицо ветру. Долгие четыре года он ждал этой минуты возвращения теперь уже в рабочий поселок Стариково, затерявшийся в подмосковных вековых хвойных лесах. Ему сегодня повезло: на железнодорожной станции районного центра, когда, только спрыгнув из вагона, он приметил у платформы знакомый фабричный грузовик «ЗИС-15». Его покупка на фабрике в 1939 году была большим событием. Встречали всем поселком громко и весело, держа в руках изготовленные к этому случаю плакаты. Перевозка готовой продукции до района стала гораздо более удобной. Лошади по-прежнему использовались, но на более коротких расстояниях. Первым фабричным шофером был средний брат Ивана Володя. Он ушел воевать на фронт сразу после объявления войны, оставив дома жену Валю и годовалого сынишку, тоже Володю.

«Эх, Володька…», – Иван присел на солому, прислонившись спиной к кабине рядом с тремя большими канистрами бензина, за которыми они заехали по пути на заправку в районном центре. Дорога длиною в сорок километров с остановками заняла около двух часов, но Иван даже был рад этому. Когда машина проехала мимо барака охотничьего хозяйства, в десяти километрах от поселка, он уже не мог более сидеть. Стоя в кузове, в потоках собственных мыслей, он наслаждался моментом возвращения домой после тяжелейшей войны против фашизма. Это была возможность еще раз заглянуть в уголки своей памяти. Вспоминалось, как еще до революции он два раза в неделю двенадцатилетним мальчишкой возил на родительской лошади (по кличке Добрая) с почтальоном по этой, еще даже не покрытой круглым булыжником дороге, почту. Ее забирали на той же станции «Лосиноостровская» Ярославской железной дороги, куда он сегодня утром приехал. Почтальон, положив письма и газеты в большую кожаную сумку, всю дорогу держал ее в руках как самую большую ценность. В пути делали две остановки в придорожных трактирах. Пили горячий чай и съедали свою еду, захваченную из дома, завернутую в