Афанасьевой Тамаре ворожею рекомендовали. Отличная, говорят, ворожея, берет недорого, а ворожит… что ты! Любой к сердцу присохнет, кого хочешь выбирай. А у Тамары как раз с Валентином роман резко падать начал. Валентин на недели пропадать стал, звонил реже, и, говорят, видели его с Анютой с его старой работы. В общем, кстати ворожея пришлась. Взяла Тамара червонец и поехала по адресу в Измайлово. Колдунью звали Зинаида Петровна, на вид лет сорока женщина, и принимала она клиентов в саржевом черном рабочем халате. Сонно осведомившись у Тамары, от кого она знает этот адрес, гадалка провела Тамару в комнату, где на столе стояло беленькое блюдечко с водой. Подула на воду гадалка, что-то пошептала и спрашивает:

— Кого присушить навек?

И тут на Тамарку нашло непонятное оцепенение, и вместо того, чтобы сказать фамилию и имя «Валентин Трофимов», она ни с того ни с сего бухнула:

— Алена Делона!

Ну, Зинаида Петровна опять что-то пошептала и говорит:

— Готово! Будет сохнуть-пропадать, ночами не спать, дни-часы считать, чтобы с тобой, Тамарочка, свидеться-увидеться.

Ладно. Проходит неделя, и Тамара про ворожбу и думать из головы выкинула, а подружкам сказала, что, мол, ерунда все это.

А в это время в Париже в шикарном белом особняке Алена Делона происходит вот что. Принесли перед завтраком Делону свежие газеты, а там фотография «Москва, ля рю Горький». Лениво скосил он на нее глаза и тут же буквально за сердце схватился. В толпе с букетиком Тамара идет. И улыбается. И такая тут его печаль схватила, так душа затосковала, что он даже завтракать не стал и массажиста прогнал. Лег на кушетку, в фотографию смотрит и губы кусает. Так целый день и пролежал, к телефону не подходил. А меж тем звонки были важные. Софи Лорен звонила и миллионер один. И вот, представьте себе, Тамара про это гаданье забыла совсем, а парень-то ее, Делон, сохнет, мается, ночью не спит, часы считает и оформляет документы на поездку в Советский Союз.

ЧУЧЕЛО

Магнитофон жарился на солнце, и его вафельный бок кричал боевым голосом Челентано.

— Адриано, Андрюша, ведь может, когда захочет! — лениво пошутил Серега, протягивая руку блондинке справа, черт знает как ее зовут. Ларисой вроде. — Пошли?

— Пошли! — И она аккуратно стакан с теплой водочкой пристроила рядом с пустой консервой.

На траве танцевать было так себе. Да и Лариса, откровенно говоря, тоже была так себе. Одни бретельки.

Рассеянно и лениво бродил Серега, Сергей Петрович Семенов, меж деревьев и машин, и веселых мужиков, и их жен, и протянутых рук со стаканами. А ведь со стороны казалось, большой праздник у них у всех, фейерверк любви друг к другу. Пикничок, словом, пыхтел вовсю. А на третьем часу веселья, когда кавалеры с дамами нечаянно стали исчезать в лесу, стал и Серега прицельно приглядываться. Незанятой оставалась Лариса.

— Может, погуляем, Лар, жарко тут, накурено… — снова пошутил Сергей, и Лариса, сдерживая усмешечку, погасила сигаретку.

Серега, конечно, эти усмешечки тридцатилетних одиноких женщин читал с лица запросто. Дескать, наш с вами сценарий, наше с вами и исполнение. И вот пошли они, и за руки взялись, и углубились… Вышли на поляну, полную каких-то фиолетовых цветов на длинных стеблях. Лариса охнула, умиляясь, отрабатывая репутацию женственной все ж таки и тонко чувствующей. И букет стала рвать.

— Ну давай, собирай… — ласково и любезно сказал Серега. — А я тут поброжу.

И пошел он влево от поляны и вроде недалеко отошел, но внезапно будто занавес прошелестел за спиной. Обернулся и увидел, как деревья часто-часто сзади выстроились, ни тропки единой не осталось, только кусты мрачные, деревья черные, и — все! И как под колоколом тихо и гулко. Вправо рванулся было Серега, но в кажущемся просвете прорезался вдруг мокрый и мрачный овраг.

— Забоялся, Семенов? — вдруг произнес кто-то рядом.

Серега вздрогнул и увидел рядом с собой чучело. Мужик или баба — непонятно. Длинноволосо, лицом мрачно, а одежда на нем — вроде мешок с дырками.

— Ну, что, Семенов, выйти хочешь отсюда? — продолжило существо.

— А мы знакомы, что ль, с тобой? — облегченно начал Серега, сразу беря тот дурацкий наглый тон, каким говорят городские с деревенскими, а еще с проводниками и уборщицами. — Ты меня откуда знаешь?

А сам уже прикидывал, есть ли у него рубль в кармане, чтоб этому чучелу дать, когда на дорогу выведет.

— Знакомы, а как же! — недружелюбно отвечало существо. — Я всех тут в лесу по именам знаю.

«Наверное, лесник», — подумал Серега и стал объяснять, что ребята вот-вот уедут на своих машинах, а он один дорогу не найдет.

— Ну ладно, выведу тебя, а чем расплатишься? — спросило чучело.

— Ну, это пожалуйста! — сказал Семенов, выуживая из джинсов трюльник. Понял, что рубля будет мало такому жутковатому типу, непонятно чего желающему. То есть, конечно, на уголовщину это все похоже не было, да и Семенов здоровенный малый и полгода на каратэ ходил. Но все-таки не по себе Сереге было рядом с этим чучелом.

— Да на что мне ассигнация твоя? — мрачно сказал тот (все-таки, похоже, он был мужского пола). — Ты ж меня не возле пивной встретил. А ты мне за то, что я тебя из лесу выведу, отдай, что всего тебе дороже. А иначе тут навек останешься.

— Ну, ты даешь! — нервно хмыкнул Семенов. — Люстру тебе отдай хрустальную да палас еще румынский… А может, подписками интересуешься? Ромен Роллан, Камю, Майков… И все за то, что ты меня к станции выведешь, которая в двух шагах? Ну, не слабо, старичок! Ладно, я пошел.

— Да куда ты попадешь-то? — сказал лесник.

И действительно, как ни старался Серега пролезть сквозь кусты, ничего не получалось. Вернулся на то же место. А чучело сказало:

— Не нужны мне твои паласы и люстры, и даже маска африканская, что тебе Педяев подарил, ни к чему. Отдашь ты мне, Семенов, за твое спасение то, что тебе всего дороже. Вот и думай.

Задумался Семенов. А что всего дороже, если не люстра? Мать умерла восемь лет назад. Отец еще раньше. Жена Марина? После того, как на Белое море