Укрыться от лесного зверя можно было только в одном месте – в деревне, в какой-нибудь более-менее целой избе, желательно с крепким засовом. Такой, как у бабушки… туда и идти, немедленно, как можно скорее!

Так Женька решила, так сделала – пошла, холодея от ужаса. Все казалось, будто ужасный зверь-людоед, прикормленный человеческим мясом, неслышно ступая когтистыми лапами, преследует ее по пятам, вот-вот догонит, набросится… Впрочем, нет, не набросится, чего ему набрасываться-то, чай, не волк! Просто нагонит, ударит лапой… и все.

– Господи, пронеси… Пронеси, Боже!

Не особенно-то и верила в Господа Женька… нет, верила, конечно, но воцерквленным человеком напрочь не была, все ее отношения с Богом, как и у подавляющего большинства россиян, сводились к редким посещениям церкви да к крашенью пасхальных яиц.

Но тут вот проняло! Молиться стала… и даже пожалела, что среди бабусиных наговоров не было ничего «от медведя». Жаль!

Впрочем, Господь нынче отнесся к нерадивой дщери своей милостиво – пронесло, до бабкиной избы Тяка все же добралась целой и невредимой. Никакой медведь ее по пути не сожрал, даже не гнался, хотя ворчал, казалось, совсем-совсем рядом!

Захлопнув за собой дверь, Женька сунула в скобы засов и, войдя в горницу, наконец-то перевела дух. Обошлось, слава богу! Вот теперь и пересидеть до рассвета, поспать даже можно… нужно даже… Раз уж ушли…

Девушка задремала, а проснулась от чьих-то голосов! Кто-то шастал снаружи около избы, разговаривал. Вот в разбитое окно потянуло табаком – курили. А вот мазнул по стенам узкий желтый луч. Фонарь!

Екнуло сердце. Вернулись, сволочуги! Вернулись.

– Ну что? Еще одну избу проверим, да до утра перекур.

– Да уж. Заколебало уже по ночам в лесу бегать. Говорил же, надо было сразу проверять. А теперь… Этак недолго и ноги переломать – лечись потом. Не знаю, как вы, парни, а я на такое не подписывался.

– Это ты Петровичу расскажи… Они уж должны бы подойти.

– Может, поймали уже кого?

– Может…

Судя по голосам, по теням на фоне блеклого светлого неба, снаружи было трое. И они собирались – явно собирались – проверить вот эту избу, в которой пряталась сейчас Женька.

Черт! А дверь-то на засове! Сразу поймут…

Девчонка дернулась было, но поняла, что уже поздно.

– Не открывается!

– Давайте в окна.

В окна! Вот ведь блин. Об этом-то Женька не подумала… и куда ж теперь было деваться – на чердак или в подвал…

Звякнуло выбитое стекло. На чердак уже было некогда, оставался подвал.

Прихватив рюкзак, Женька проворно распахнула крышку, юркнув в сырую темноту подполья, да там и затаилась, спряталась… лишь старые доски глухо стукнули над головой. Как в гробу, блин… Тьфу ты, ну и мысли!

Достав из кармана рюкзака фонарик, девушка посветила по сторонам, внимательно разглядывая полки с какими-то корзинками, картофельными ящиками и старыми – уж бог весть, сколько им было лет – банками, всякими там соленьями-вареньями. Все это нисколько Тяку не волновало, ее сейчас интересовало одно – оконце, лаз, ведь где-то оно должно было быть, должно…

Однако не было. Вместо оконца в другом конце подвала в желтом луче фонаря тускло сверкнула дверь. Именно что сверкнула, словно была окована железом. Подбежав, Женька протянула руку – действительно, окована! Только вот не открывается ни в какую. Никак.

Услыхав над головой голоса и противный скрип половиц, девушка поспешно погасила фонарик, опасаясь, как бы свет не видали сквозь небольшой лаз для кошки, пропиленный в полу, у крышки подвала, как и было положено во всех деревенских домах.

Господи… раз есть дверь, так ведь должна же она как-нибудь открываться, не может же быть, чтоб вообще никак – иначе зачем вообще здесь дверь? А ведет она… так, судя по всему, в хлев же и ведет, вот ведь здорово! Открыть бы – и поминай, как звали, ищите-свищите!

– Господи, господи… ну, открывайся же! Ну… Может, наговор еще прочитать? Так ведь было «на открывание ворот»… нет, не так – «на отворение врат». Да, так. Именно! Вдруг да поможет… Как там, блин?

«Во семи гласы Стрибожьи да Семаргловым бо внусям…»

Торопливо пробормотав заклятье, девушка грозно ударила в дверь кулаком, прикрикнув:

– Отворись! Отворись! Отворись!

– Надо б подвал проверить, – сказали сверху.

Крышка подполья откинулась, и по глазам Женьки мазнул яркий безжалостный луч!

– Ха! Да вон же чикса-то! У-тю-тю, попалась, птичка!

– Отворись!!!

Девчонка изо всех сил пихнула дверь руками… и та вдруг неожиданно легко поддалась, настолько легко, что Женька не удержалась на ногах, проваливаясь в темноту, падая куда-то с какой-то непонятно как оказавшейся здесь кручи.

Оказавшись в холодной воде, Женька машинально заработала руками, живенько избавившись от рюкзака, вынырнула, хватая ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба. Да-а, хорошо бы – на берег-то, только вот где он… и вообще…

Господи, холодно-то как! Темно… сверху дождь какой-то противный, мелкий… Это куда же она провалилась-то? Ой… бли-и-ин…

От холоднющей воды свело судорогой ноги, Женька еще сильней заработала руками, чувствуя, как ее неудержимо тянет вниз, в глубину…

– Руцы, руцы давай, дева! – закричали откуда-то сверху… с берега?

– Тимота, ныряй! Ныряй, грю, коровья башка. Утопнет!

Кто-то бросился в воду совсем рядом, поплыл… схватил Женьку за волосы, вытащил, отбирая у смертоносного омута, заорал:

– Эй, помогайте, ага!

– Сюды, сюды плыви… Посейчас, посейчас… Путятко! Почто стоишь, пень трухлявый?

Второй тоже нырнул… Нет, скорей, просто вошел в воду, подхватил Женьку на руки, понес…

На берегу – несостоявшаяся утопленница только сейчас заметила – жарко горел костерок, вокруг бегали-суетились какие-то парни числом в полдесятка. Женьку быстро раздели – странно, но она почему-то совсем не стеснялась, наверное, не до девичьего стыда было, да и раздели-то не совсем – трусики да лифчик оставили, что-то изумленно сказав, завернули в какое-то покрывало, усадили к костру, протянули деревянную (!) кружку:

– На-ко, дщерь, сбитню хлебни. Пей, пей… О-от, славно.

Странный оказался напиток – пахучий, горячий, сильно пахнущий медом и травами и довольно приятный на вкус. А как от него тянуло в сон! Прямо снотворное.

– Глянь-ко, совсем скукожилась дева!

– Пущай поспит. Едва ведь не утопла, эх, бедолага. Путятко, в шатер ее отведи.

– Сделаю.