Приехал как-то в их деревню молодой парень на черной иномарке, огляделся, пошел по дворам в поисках неизвестно чего. То есть он-то, конечно, сразу знал, что ему надо, а деревенским и невдомек было, зачем это парень старух собирает да песни петь просит. Все поначалу решили, что он из тех, которые раньше по деревням всяческий фольклор для науки лингвистической выискивали. Ну и старались от души, память свою старую напрягали, чтоб по полной программе этот фольклор ему выдать. Исподтишка радовались даже – неужто время вспять повернулось? Потому как если такие парни на дорогих машинах фольклором да диалектом заинтересовались, точно вспять время пошло! В прежние времена много таких ценителей по деревням рыскало… А потом оказалось – нет. Никуда время и не думало поворачивать. Просто парень умный оказался. Можно сказать, талантливый. Собрал потихоньку маленький хор из четырех старушек, которые попрямее, покрепче да пофактурнее, обрядил их в русские сарафаны с кокошниками да научил петь деревенскими частушечными голосами современные песни, которые молодежь поет. Смешно получилось. И не столько смешно, сколько до безобразия креативно. До полного то есть безобразия. Как раз до такого, которое публику и притягивает. Сначала публика обалдевает от громко-дребезжащего старушечьего «…я сошла с ума, мне нужна она…», потом в истерике заходится, а потом рукоплещет как сумасшедшая. И требует еще. И получает очередную порцию старательного выведенного «…мой мармяладной, я не права-а-а…».

Попала в этот странный коллектив и Анна Ивановна. Под чутким руководством новоявленного «продюсера» Аркаши исколесили старушки сначала всю область, а потом и на межобластной гастрольный уровень выскочили. Особенный успех они имели на корпоративных богатеньких вечеринках – народ изгалялся вовсю, заходясь диким смехом и одновременно подпевая «мармяладному» и «джаге-джаге». Аркаша тоже во время их выступлений в стороне не оставался – старательно входил в образ паренька деревенского. То есть торжественно тупел-застывал лицом и, сидя перед своим народным хором на стульчике, наяривал на гармошке, давая музыкальное сопровождение. А им, старушкам, строгий наказ дал – не сметь даже и улыбнуться легкомысленно во время их песенно-современной вакханалии. Должны были петь так, будто гимн страны торжественно исполняют. Иль впрямь что-то народное. «Из-за острова на стрежень», например. Аркаша за этим очень строго следил. За торжественностью и серьезностью этой. И на репетициях повторял неоднократно, что вся изюминка в этом и есть. То есть фишка. Женя и сама со смеху покатывалась, когда Анна Ивановна ей про эту самую «фишку» по телефону толковала. А потом даже и на концерт выбралась. Послушала, повеселилась и поняла: и впрямь талантливый этот народный продюсер Аркаша. Вот уж воистину – не знаешь, где эту самую фишку найдешь, где потеряешь. Многие в поисках ее годами бьются, а тут вот она, на поверхности лежит и часа своего ждет не дождется…

В общем, была Анна Ивановна, как говорится, нынче при деньгах. Правда, как Женя подозревала, Аркаша со своими старушками не поровну заработками делился, и тем не менее… Выложив на тарелку картофельное пюре с суррогатно-красивыми котлетами и набухав заодно в большую кружку чая щедрую порцию брусничного варенья, она выставила все это хозяйство перед Максимкой и пошла искать телефон Наташи, единственной и любимой внучки Анны Ивановны. Надо ж было узнать, когда прибудет с очередных гастролей ее драгоценная шоу-бабушка…

Трубку на том конце провода долго никто не брал. Женя слушала льющиеся в ухо занудные одинаковые гудки, терпеливо ждала, когда Наташа соизволит наконец дотянуться до трубки. Соизволить она точно должна была, потому что никто и никогда не смог бы заставить внучку Анны Ивановны покинуть дом и убежать по делам именно в субботнее утро. Потому что это время было святым и особенным, то есть отведенным для долгого двенадцатичасового сна, совершенно необходимого, как утверждала сама Наташа, перешедшему на зимний режим женскому организму. Этого субботнего утра Наташа ждала всю неделю, предвкушала его страстно и вожделенно и даже, чтоб продлить себе сонное удовольствие, заводила будильник на ранние семь часов, чтоб, по звонку проснувшись, показать будильнику жирную фигу в ответ на его требовательный призыв к вставанию и с полным душевным удовлетворением нажать на кнопку отбоя. И, перевернувшись на другой бок, снова провалиться в сладкий зимний сон до обеда. Женя даже завидовала ей иногда – вот она никогда не сумела бы проспать так долго. Нет, проваляться просто так в постели она бы могла, конечно, но чтоб спать как убитая… Время-то – первый час уже! Голова ж болеть будет!

– Але… – прохрипел наконец в трубке каприз но-убитый Наташин голосок, в котором явственно слышались нотки смиренности перед уплывшим уже удовольствием. Жди его теперь целую неделю…

– Наташ, первый час уже! Хватит дрыхнуть-то! Все на свете проспишь! – бодренько провозгласила в трубку Женя. – Вставай! А то рожа опухнет!

– Ой, да пусть себе пухнет на здоровье, – зевнула тяжко Наташа и пискнула чуть-чуть, видимо потянувшись. – Как опухнет, так и обратно спадет. Нам красота без надобности, нам здоровье дороже…

– Ой, так уж и без надобности? От кого я такие речи слышу? – усомнилась Женя, слегка хихикнув. Потому что красоту свою Наташа явно не на последнее место ставила. Может, даже и более ею была озабочена, чем здоровьем. Озаботишься тут, когда природа отнеслась к ее лицу, можно сказать, обидно-наплевательски и не одарила ничем особенным – так себе, круглое курносое личико с бровками-глазками да маленьким капризным ртом. Про такой рот в народе говорят – ложка не пролазит. Вот и приходилось измудряться и придумывать себе то цвет лица совершенно особенный, то стрижку модно-стильную, то макияж из последних модных журналов…

– Ладно. Чего хотела-то? – грубовато отреагировала на ее смешок Наташа. – Я ж тебя знаю, ты просто так не позвонишь, чтоб за жизнь потрепаться.

– Ну почему? Могу и просто так… Вот в другой раз позвоню тебе в субботу часиков в восемь утра и начну про жизнь трепаться. Как тебе такой вариант?

– Ага, попробуй только…

– Наташ, а где нынче у нас Анна Ивановна? Нету ее дома?

– Ой, ну ты скажешь тоже! Ее и в обычные-то дни редко застанешь, а ты захотела перед праздниками… Бог с тобой, Жень…

– А где она? Далеко уехала? И когда будет?

– Да нет, в принципе недалеко, конечно. Все по области нынче их Аркаша возит. Но зато время гастрольное расписано – невпротык. Некогда ей даже домой толком заскочить. Как звездища теперь наша бабка настоящая – все по гостиницам живет. А зачем она тебе?

– Да денег хотела занять…

– О-о-о, с этим ты даже к ней и не суйся, дорогая. Бабушкин кошелек я вперед тебя успела арендовать, она сейчас впрок на мою операцию пашет.

– На какую операцию? – испуганно переспросила Женя. – Ты что, больна? А что с тобой, Наташ?

– Да типун тебе на язык – больна! Ничего я не больна! Просто хочу пластику себе сделать…

– Какую пластику?

– Ой, Женька! Ну ты прям как неграмотная совсем! Рожу себе поправить хочу! Нос выпрямить, лицо подтянуть… Пора уже! А то знаешь, мой тоже, того и гляди, к молодухе какой свалит, как Игорь твой. Как он, кстати? Возвращаться не надумал?