Сегодня на службе в Святой Софии я один. Маша будет молиться в нашей домашней церкви во дворце. Да, нам всем остается лишь молиться и ждать, ибо срок уже вышел.

Все мои империи ждут наследника престола. И, конечно, жду я.

А беременность была очень непростой.

Молимся. Надеемся.

И, конечно, верим в медицину, хотя в этом времени она не дай бог. Не средневековье, но и не мой 2015 год. От Рождества Христова.

Конечно, я предпочел бы, чтобы Маша рожала на изолированном острове Христа в Мраморном море, но раз уж я в прошлом году разгромил осман, завоевал Константинополь и заявил о возрождении Ромейской империи, то надо соблюдать и внешний антураж – наследник должен появиться на свет в Порфире – реконструированном багряном зале Императорского дворца, роль которого пока исполняет бывший дворец Долмабахче, именуемый ныне Дворцом Единства.

Хотя, конечно, это даст новый толчок разговорам вокруг Откровения Иоанна Богослова. Как там кричал в Риме тот сумасшедший, что бросил бомбу в наш автомобиль? «Шестой Ангел вылил чашу свою в великую реку Евфрат: и высохла в ней вода, чтобы готов был путь царям от восхода солнечного… И я увидел жену, сидящую на звере багряном… И жена облечена была в порфиру и багряницу, украшена золотом, драгоценными камнями и жемчугом… Горе, горе тебе, великий город! Рим – блудница вавилонская, вновь возрождается! Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое; число его шестьсот шестьдесят шесть!»

Да, слишком уж нам благоволила судьба в прошлом году, чтобы у неокрепших умов не возникли подозрения, что дело тут слишком нечисто. Да так, что ого-го! Поражение Османской империи и провозглашение Ромеи. Небывалый и невозможный разгром немцев в сражении при Моонзунде, где Германия потеряла одиннадцать линкоров, не считая прочей мелочи. Другие победы на фронтах и в тылу. Постоянное и необъяснимое везение, мое и Маши, при многочисленных уже покушениях на нас, когда мы каждый раз оказывались невредимыми. Брошенная в нас тем безумцем-фанатиком бомба ведь тоже не взорвалась у нас под ногами! А тут еще в момент этих криков в Риме была толпа свидетелей в несколько тысяч человек. А Маша была к тому же в багряном платье и сидела на рыжей масти скакуне. И в тот день в Вечном городе была вновь провозглашена Римская империя! В общем, все одно к одному, готово дело – и пошло-поехало!

…По рядам пошло шевеление. Вынырнув из глубины своих размышлений, обнаруживаю, что начинается крестный ход, а значит, вслед за колонной священнослужителей мне предстоит идти впереди шествия мирян, пришедших на службу.

Выходим из врат древнего собора. Начинается крестный ход.

Впереди несут фонарь, за ним несут парой запрестольный крест и запрестольный образ Божией Матери. Далее идут двумя рядами, попарно, хоругвеносцы, певцы, свещеносцы со свечами, диаконы со своими свечами и кадильницами, за ними священники, младшие впереди. В последней паре священников идущий справа несет Евангелие, идущий слева – икону Воскресения. Завершает шествие вселенский патриарх Макарий II с трисвещником и крестом.

Затем уж иду я, рядом со мной сестра Ольга, за нами идут и поют стихиру все остальные.

Беспрерывно звонят колокола.

Праздничная ночь. Мало кто спит сейчас в Константинополе.

И вроде много уже православных храмов в Царьграде, но многие захотели быть именно здесь, там, где император, молясь и надеясь. Вокруг собора Святой Софии толпятся те, кто не смог попасть внутрь. Полиция строго следит, чтобы у всех были на лице маски и чтобы не слишком плотно кучковались. Пусть пока «американка» у нас еще не слишком распространилась, но береженого Бог бережет.

Впрочем, когда до нас дойдет, вот тогда с храмами будут проблемы. Много и разных.

С трудом подавляю желание зевнуть. Не хватало еще на глазах тысяч подданных зевать на крестном ходе.

Что-то я задолбался за последние дни. И, наверное, сказалась накопившаяся за год усталость.

Не знаю, как у кого, а лично у меня ощущение от введения с 1 мая новоюлианского календаря такое, будто все тринадцать дней разницы вдруг спрессовали и обрушили на мою голову разом. Тем самым стремительным домкратом. Вот как поднялся на трибуну на Первомай, так и пошло. Пасха. Конституция опять же.

И так весь на нервах из-за Маши и ее тяжелой беременности, а впереди еще всенощная, нравится мне это дело или нет. Раз уж устроился императором на три ставки, то и отбывай номер за троих. И на Пасху, и на Первомай.

Я внутренне нервно усмехнулся. Какой же все-таки сюрреализм! Император принимает военный парад и приветствует демонстрацию трудящихся во время государственного праздника – Дня труда и служения обществу. В прошлом году Первомай я встречал в Москве, в этот раз уже в Константинополе.

Да, уже больше года я тут. С того самого дня 27 февраля 1917 года, по еще тогдашнему юлианскому календарю. И с 28 февраля пришлось устроиться на работу императором всероссийским. Не очень-то хотелось, но выбора у меня тогда не было. Да и сейчас нет.

Невольно кошусь на повороте на идущего за мной бывшего самодержца. Идет Ники, крестится, даже одухотворенно так крестится. Искренне. Что ж, он всегда был более верующим, чем я. И в те времена, когда тело мое всецело принадлежало прадеду моему, и уж после того рокового утра 28 февраля тем более.

Что поделать, я продукт третьего тысячелетия. Но там, по крайней мере, меня никто не обязывал ходить в церковь по воскресеньям, и храм в своем 2015 году я посещал, только когда душа и сердце этого требовали. Здесь же я должен являть миру и подданным образец христианского православного монарха, и тут уж ничего не поделать, поскольку церковь и православие являются одной из опор моей царской власти, могущественным инструментом влияния на умы и фактором геополитики.

Защитник и хранитель мирового православия. Не больше и не меньше.

Мое императорское всесвятейшество и величие, на секундочку.

Поскольку церковь у нас пока не отделена от государства, то государство, в моем лице, в дела церкви вмешивалось самым решительным образом. Так, в обмен на переподчинение митрополиту Афинскому епархий Константинопольского патриархата на «новых территориях» Греции, помощь и некоторые «уступки» при уточнении новых границ в Малой Азии, король Греции согласился на избрание Германа митрополитом Афинским, то есть предстоятелем Элладской церкви. Урегулирование вопроса с территориальным подчинением епархий вызвало всплеск энтузиазма в Греции, и я надеялся таким образом слегка подсластить им пилюлю от того, что я «украл» у греков наивную и светлую мечту о том, что, завоевав Константинополь, я всенепременно (по их мнению) передам его Греции.

Обойдутся. Мне такая корова нужна самому.

Освободившееся место Вселенского Константинопольского Патриарха занял мой ставленник Макарий, который ранее в качестве местоблюстителя короновал меня и Машу в Успенском соборе Кремля. Новый патриарх (не без моего участия) порешал все вопросы с признанием Болгарской церкви, поскольку всяческое укрепление союза с Болгарией мне было жизненно необходимо.