Амальтея посмотрела на Мауру глазами черными, как осколки обсидиана. В назальной канюле тихонько шипел кислород, на мониторе над кроватью пробегала по экрану кривая сердечного ритма. Доказательство того, что человек, даже настолько бездушный, как Амальтея, тоже имеет сердце.

– Значит, ты все же пришла ко мне, – прошептала Амальтея. – Хотя и поклялась, что никогда не придешь.

– Мне сказали, что ты в критическом состоянии. Может быть, это наша последняя возможность поговорить. И я хотела увидеть тебя, пока еще есть такая возможность.

– Потому что тебе что-то надо от меня?

Маура недоуменно покачала головой:

– Что мне может быть надо от тебя?

– Так заведено, Маура. Все разумные существа ищут преимущества. Все, что мы делаем, мы делаем исходя из собственной выгоды.

– Ты – может быть. Но не я.

– Тогда почему ты пришла?

– Потому что ты умираешь. Потому что ты пишешь мне, просишь меня прийти. Потому что мне хочется верить, что я не лишена сострадания.

– Которого лишена я.

– Как думаешь, почему ты прикована к кровати наручниками?

Амальтея поморщилась и закрыла глаза, ее рот внезапно сжался от боли.

– Наверное, я это заслужила, – прошептала она.

На ее верхней губе проступил пот, и несколько мгновений она лежала совершенно неподвижно, даже дыхание давалось ей с мучительным трудом. Когда Маура видела ее в последний раз, черные, с обильной сединой волосы Амальтеи были густыми. Теперь на ее черепе держалось лишь несколько прядей – все, что осталось после жестокого курса химиотерапии. Виски ввалились, и кожа обвисла, как упавшая палатка, на подпорках лицевых костей.

– Тебе, кажется, больно. Дать морфия? – спросила Маура. – Я позову сестру.

– Нет. – Дыхание ее восстановилось. – Пока не надо. Мне нужно быть в ясном сознании. Нужно поговорить с тобой.

– О чем?

– О тебе, Маура. О том, кто ты.

– Я знаю, кто я.

– Правда? – Амальтея смотрела на нее темными, бездонными глазами. – Ты моя дочь. Этого ты не можешь отрицать.

– Но я совсем не такая, как ты.

– Потому что тебя вырастили уважаемые мистер и миссис Айлз из Сан-Франциско? Потому что ты ходила в лучшие школы, получила лучшее образование? Потому что ты работаешь на истину и правосудие?

– Потому что я не убила две дюжины женщин. Или их было больше? В твоем окончательном подсчете есть и другие женщины, которые не фигурировали на процессе?

– Это все прошлое. Я хочу поговорить о будущем.

– Стоит ли беспокоиться? Тебя там нет.

Это было жестоко, но Маура не собиралась проявлять милосердие. Она вдруг почувствовала, что ею манипулируют, что ее заманила сюда женщина, которая точно знает, за какие веревочки дергать марионетку. В течение нескольких месяцев Амальтея забрасывала ее письмами. «Я умираю от рака. Я твоя единственная кровная родня. Это твоя последняя возможность проститься». Не многие слова имеют такую силу, как «последняя возможность». Упусти ее – и потом всю жизнь будешь сожалеть.

– Да, я умру, – произнесла Амальтея обыденным тоном. – И ты останешься с вопросом, кто же были твои сородичи.

– Мои сородичи? – Маура рассмеялась. – Словно мы какое-то племя.

– Да, мы племя. Мы принадлежим племени, которое кормится с мертвецов. Как это делали мы с твоим отцом. Как твой брат. И разве не смешно, что ты занимаешься тем же? Спроси себя, Маура, почему ты выбрала эту профессию? Такое странное желание. Почему ты не преподаватель или банкир? Что заставляет тебя вскрывать мертвецов?

– Это чисто научный интерес. Я хочу знать, почему они умерли.

– Конечно. Логичный ответ.

– А разве он не лучший?

– Все дело в темноте. Мы обе разделяем ее. Разница в том, что я ее не боюсь, а ты – боишься. Ты пытаешься рассеять страх, вскрывая его своими скальпелями в надежде раскрыть его тайны. Но из этого ничего не получается, верно? Твоя фундаментальная проблема остается нерешенной.

– И что же это за проблема?

– Она внутри тебя. Темнота – часть тебя.

Маура заглянула в глаза матери, и от того, что она там увидела, в горле у нее пересохло. «Боже мой, я ведь вижу себя». Она отпрянула.

– С меня хватит. Ты просила меня приехать, и я приехала. Больше не присылай мне писем, я не буду на них отвечать. – Она повернулась к выходу. – Прощай, Амальтея.

– Ты не единственная, кому я пишу.

Маура, уже готовая открыть дверь бокса, остановилась.

– Я кое-что знаю. Знаю то, что и ты тоже захочешь узнать. – Амальтея закрыла глаза и вздохнула. – Кажется, тебе не слишком интересно, но это только пока. Потому что скоро ты найдешь еще одну.

«„Еще одну“ что?»

Маура помедлила на пороге, не желая снова быть втянутой в разговор. «Не отвечай, – подумала она. – Не позволяй ей поймать тебя в ловушку».

Ее спас мобильник, низкое вибрирующее жужжание в ее кармане. Не оборачиваясь, Маура вышла из бокса, стащила с лица респиратор и нащупала под халатом телефон.

– Доктор Айлз, – произнесла она.

– У меня для тебя преждевременный рождественский подарок, – сказала детектив Джейн Риццоли, чей голос звучал слишком беззаботно для той новости, которую она собиралась сообщить. – Белая женщина двадцати шести лет. Умерла в кровати. Полностью одетая.

– Где?

– Мы в Кожевенном районе[1], на Утика-стрит. Не могу дождаться, когда ты приедешь и скажешь свое мнение.

– Ты говоришь, она в кровати? В собственной?

– Да. Ее нашел отец.

– И это точно убийство?

– Ни малейших сомнений. Но Фрост в штаны наложил из-за того, что случилось с ней после. – Джейн помолчала и тихо добавила: – По крайней мере, я надеюсь, что она была мертва, когда это произошло.

Через окно бокса Маура видела, что Амальтея смотрит на нее проницательными любопытствующими глазами. Конечно, ей любопытно: ведь смерть – их семейный бизнес.

– Сколько тебе нужно, чтобы добраться сюда? – спросила Джейн.

– Я сейчас во Фрамингеме. Понадобится некоторое время, в зависимости от трафика.

– Во Фрамингеме? Что ты там делаешь?

Маура не имела никакого желания обсуждать этот предмет, особенно с Джейн.

– Выезжаю, – сказала она, отключилась и посмотрела на свою умирающую мать.

«Здесь мне больше нечего делать, – подумала она. – Я никогда не увижу тебя снова».