class="p1">– Вы полагаете, – заговорил после паузы Кассемброт, – что в раю люди будут разговаривать на особом языке? Я всегда считал, что они там будут изъясняться на латыни.

– Собственно, целью моих поисков является язык не будущего, а изначального рая, то есть погибшего, – оживился Сарториус, который ступил на знакомую почву. – Что касается рая грядущего, то невозможно предсказать, каким языком станут изъясняться там люди и только ли люди там окажутся.

– А кто еще может там оказаться? – удивился Кассемброт.

– Возможно, добродетельные животные, чьи души соединились с душами их владельцев, например кони, – сказал Сарториус, глядя куда-то в полутемный угол комнаты. – А также кентавры, что приняли крещение от Антония Великого в египетской пустыне, и некоторые из псоглавцев. Также раскаявшиеся жонглеры и утонувшие девственницы, если только они не были ведьмами. Язык же кентавров, несомненно, был древнегреческим, однако Антоний Великий понимал их.

– Возможно, кентавры объяснялись с ним жестами, – предположил Кассемброт, которого сильно заинтересовала эта тема.

– Возможно, – сказал Сарториус и скользнул взглядом по молитвеннику. Ему хотелось вернуться к чтению, но, с другой стороны, у Кассемброта возникло желание побеседовать, а пренебрегать желаниям покровителя Сарториус не решался.

Поэтому он закрыл молитвенник и отложил его в сторону.

– Нам также известны случаи, – продолжал Сарториус, – когда некоторые люди возвращались ненадолго к жизни после своей кончины. Чаще всего это случалось, если требовалось указать на убийцу или поведать о том, где закопаны семейные сокровища. В таких случаях возвращенные к жизни покойники нередко использовали адский диалект, который представляет собой не что иное, как кощунственно искаженный райский язык.

– Райский – это до Вавилонской башни? – осведомился Кассемброт.

– Полагаю, в полноте своей он существовал лишь до изгнания из рая, – ответил Сарториус. – Но пока не была возведена Вавилонская башня, многое из этого языка оставалось в обиходе. Конечно, обиход пачкает не только вещи, но и слова, однако…

Внезапно он прервал себя, сочтя, что заходит слишком далеко в своих предположениях.

– Продолжайте, прошу, – сказал Кассемброт, которого заинтересовали измышления младшего секретаря, поскольку на этом постоялом дворе все равно было нечем заняться.

– Собственно, я ищу любые рукописи на древних языках, даже обрывки, – признал Сарториус. – Любой из них может содержать в себе фрагмент давно утраченной райской речи. Но может и не содержать. Этого нам достоверно знать не дано.

Кассемброт окончательно убедился в том, что Сарториус ван Эрпе живет в мире, который не имеет ничего общего с реальностью. Если сам Кассемброт неустанно любуется полями, реками, невысокими холмами, мельницами, силуэтами городов и красными крышами, а также селянками в белых чепцах, то Сарториусу все это представляется лишь тенями, призраками, едва ли способными потревожить яркий мир его собственных дум.

4

Хертогенбос в глазах Кассемброта выглядел городом, вполне заслуживающим внимания, небольшим и по нынешним временам весьма благополучным. Сарториус же, глядя на его башни, вдруг напрягся и как будто впервые за все время путешествия по-настоящему увидел ту реальность, что распахнулась перед ним в материальном своем воплощении.

– Что, красивый вид? – спросил Кассемброт, поглядывая на своего помощника искоса.

Тот слегка вздрогнул, как будто его разбудили.

– А вы разве не замечаете? – прошептал Сарториус. Он опять ухитрился не проронить ни слова за весь день и разомкнул уста только сейчас, когда уже надвигался вечер.

– Выглядит прекрасно, – произнес Кассемброт. Он предвкушал теплый вечер, очаг, хороший ужин, поэтому Хертогенбос с самого начала был весьма мил его сердцу.

– Все эти строения, если смотреть издалека, похожи на алхимические сосуды, расставленные на полке, – сказал Сарториус.

– Вам чудится в сумерках, а все потому, что вы слишком много размышляете.

– Ничего подобного. Это действительно так, – сказал Сарториус. – И я не сомневаюсь, ваша милость, что в этом городе нас ждут чрезвычайно занимательные вещи.

– Отлично! – сказал Кассемброт и потер руки. – Наконец-то хоть что-то показалось вам достойным внимания.

Повозка катила по дороге по направлению к городским воротам, и никто, включая возницу, не замечал, что к нему прикрепилось пятое колесо. Колесо это было полупрозрачное, но все же внимательный наблюдатель разглядел бы, что это стювер, только очень большой. И лишь у самых городских ворот он, звякнув, отцепился от телеги и растворился в темноте.

5

Часовня Братства Богоматери в Хертогенбосе оказалась изящной и маленькой. Меньше и изящнее, чем Сарториус представлял себе по описанию. Войдя, он остановился у самого входа, ожидая, пока глаза привыкнут к полумраку. Узкие окна зияли в стенах, как будто их рассекли мечом, и два луча падали на картину, находившуюся сразу за колонной. Резные существа, резвящиеся наверху колонны, скрывались под потолком, и Сарториус предпочел считать, что они вовсе не наблюдают за ним; впрочем, вряд ли они могут сойти с колонны и как-то ему навредить, поэтому он быстро выбросил их из головы.

Его внимание было приковано к картине, изображавшей поклонение волхвов. Собственно, ради этой картины работы мастера Иеронимуса из Хертогенбоса и прибыл в город Иоганн де Кассемброт; он намеревался отвезти ее герцогу Эгмонту.

Мария с Младенцем на коленях сидела перед волхвами, а те надвигались на нее с дарами, неотвратимые, словно несли не подарки, а некую дурную весть. Чем дольше Сарториус всматривался в этот знакомый сюжет, тем сильнее росла тревога в его душе. Что-то было не так во всем происходящем. Красивая молодая женщина на картине выглядела совершенно беззащитной: она очутилась в чьем-то чужом владении, в каком-то потрепанном сарае, где произвела на свет ребенка, – и вот, набросив плащ прямо на голое тело, выскочил на непонятный шум владелец этого сарая.

– Кто таковы? Кто позволил войти?

Был он почти голым, хоть и в окружении слуг. На дороге же, у самой распахнутой двери сарая, топтались какие-то чужеземные люди в богатейших одеяниях и коронах, причем один из них был устрашающе черен. Этот был моложе всех, и он вызвал у хозяина сарая наибольшее удивление.

– Бывают разве такие люди? – закричал он. – Эй ты, откуда ты пришел?

Чернокожий король не отвечал, вообще не замечая хозяина: все его внимание устремилось на красавицу-мать и младенца.

– Что ты делаешь на моей земле? – с новой силой завопил хозяин сарая, теряясь в раздумьях: надо ли дать слугам знак гнать этих странных людей? – Времена-то сейчас весьма неспокойные; мало ли кто заявится… – ворчал он.

Слуги топтались за его спиной, перешептывались, хрустели соломой, скреблись, как мыши. Гаркнет им хозяин – поневоле придется им схватиться с королями. Короли-то заявились сюда почти без свиты, но кто их знает, какими силами они владеют…

А времена и впрямь были весьма неспокойные: на заднем плане картины две армии уже начинали битву, река бурлила, взбитая, как