– Пожалуйста… – сказала я и замялась, не зная, о чём именно просить. Но глаза, полные готовых пролиться слёз, всё же на него подняла. И невольно вздрогнула от пристального взгляда.

Всё-таки глазищи у него уж слишком синие, как ненастоящие… Надо, наверное, что-то сказать? Попросить замолвить за меня словечко у психолога? Извиниться за потраченное время? А чего он сам-то молчит? И не моргает. Он вообще настоящий? А вдруг, эта псевдочеловеческая внешность – лишь скафандр, а под ним скрываются какие-нибудь крошечные муравьи-древоеды или осьминоги? А может, вообще медузы… Бррр.

– Что? – словно подслушав мои мысли, спросил синеглазый. И наконец-то моргнул. – Я не психолог, Мария Романова, и психологом не стану, как бы Вы ни просили. Всего доброго.

И выразительный взгляд на дверь.

Я же… я ушла. Нет, вовсе не сдалась, но психолога уговорить будет, наверняка, проще, чем эту медузу в синеглазом скафандре. Так что вперёд, на четвёртый этаж, бороться за своё счастье.

Не знаю, сделал ли что-то синеглазый, или же мне просто так повезло, что более вероятно, но психолог меня приняла. Я ещё только вбегала на этаж, когда услышала, как кто-то называет мои имя и фамилию, и бросилась к кабинету со всех ног. И теперь вот сидела в жёстком и холодном кресле, отвечая на вопросы, один удивительнее другого.

– Вам приходилось убивать? – благожелательно спросила молодая женщина, сверкая на меня изумрудными глазами и делая какие-то пометки в планшете. Надеюсь, это у неё не портативный детектор лжи. Не то чтобы мне было что скрывать, ну, кроме ксенофобии, но схожесть с допросом сама по себе нервировала.

– Считаете ли Вы, что люди и руане равны, или одна из рас превосходит другую? Самый страшный поступок, который Вы совершили? Самый лучший поступок? Чем Вы гордитесь?

С прискорбием вынуждена признать, что я оказалась совершенно серой и непримечательной личностью, которой и гордиться нечем и вспомнить тайком – а-ля «стыдно рассказать, но приятно вспомнить» – тоже нечего. А ещё было здорово не по себе от того, что на некоторые вопросы я не успевала отвечать, но инопланетянку это не смущало, словно мои ответы не имели никакого значения, а важно было лишь задать вопрос. Так что я всё с большей опаской косилась на предмет у неё в руках, а вдруг это не планшет, а считыватель мыслей? Я тут всякую ерунду думаю, вон синеглазый постоянно в голову лезет, и зла я на него, хоть и понимаю, что сама во всём виновата, а эта вот штуковина, небось, берёт и всё записывает, и мои злость и нелояльность в том числе.

– Какие у Вас отношения с Киару? – очередной неожиданный вопрос, и я, уже привыкнув к тому, что стоит помедлить несколько секунд, и мы перейдём к следующему, решила даже не спрашивать, кто это. Но девушку заклинило. Она взглянула в планшет, нахмурилась и снова посмотрела на меня. – Какие у Вас отношения с Киару, Мария Романова? Почему Вы не отвечаете?

– Кто это? – спросила я, вздыхая. Думалось почему-то про синеглазого, но отношений у меня с ним, к счастью, никаких нет. До ответа психолог, хотя какой она к бесенятам психолог, следователь, да и только, не снизошла.

– Мы закончили, – сообщила она. – Будьте любезны, пригласите следующего.

Из здания я выходила с неприятным осадком на душе: всё же как-то по-дурацки получилось с этим синеглазым, а выглядеть нелепо я не люблю. Сама, конечно, виновата, ещё и унижалась зачем-то перед ним… И теперь этот эпизод как заноза в моей памяти – саднит, раздражает и не даёт о себе забыть.

До чего же они, эти инопланетяне, всё же неприятные… И до чего же сложно простить синеглазому своё собственное унижение.

– Мария Александровна, Вы любите свою страну?

– Люблю! – честно ответила я. Да и разве можно ответить «нет», когда на тебя так смотрят. Словно не ответа ждут, а уже меру пресечения выбирают.

Я вообще всяческих спецслужб крайне опасаюсь, робею как-то перед ними, и это мне самой в себе не нравится, но отказаться от общения с оными ещё меньше шансов, чем в случае с инопланетянами.

Тихий, вежливый человек позвонил мне вчера вечером и пригласил «зайти побеседовать». И вот теперь я ючусь на крайне жёстком и неудобном стуле – специально они, что ли, такую мебель закупают? – и хорошо ещё, что лампу в глаза мне не направили. Впрочем, мне и без лампы достаточно неуютно, так и хочется согласиться на всё что угодно, лишь бы скорее уйти. И никогда больше не приходить.

– Тогда, – благожелательно улыбнулся мне вежливый человек с ледяным взглядом, – буду с Вами откровенен.

Вот уж только этого не надо, – мелькнула глупая мысль, – меня ж потом никуда не выпустят. Впрочем, чего это я? Конечно, он не будет откровенен. Он, наверное, вообще ни с кем не бывает откровенным. Интересно, есть ли у него семья? И как он с женой и детьми разговаривает, если они у него всё-таки есть? Таким же тихим, невыразительным и одновременно вкрадчивым голосом?

– Вы же понимаете, что так долго продолжаться не может? – сказал он вдруг сурово, и у меня внутри что-то ёкнуло. Но говорил он не обо мне, к счастью. – Руане изо всех сил пытаются соблюсти равновесие, делятся технологиями со всеми сразу, да и делятся-то крохами… Это всё слишком неустойчиво, и рано или поздно перекос всё равно возникнет и, возможно, как раз благодаря этому совместному проекту! Понимаете?

Я аккуратно, даже, скорее, осторожно кивнула.

– Вы! – воскликнул человек, кажется, он представлялся Олегом Владимировичем, но точно не помню, мандраж от обстановки мешает сосредоточиться на деталях. – Именно Вы можете принести нашей Родине стратегическое преимущество, а значит, обеспечить безопасность, процветание и мир во всём мире, как бы пафосно это ни звучало!

От подобной чести мне стало здорово не по себе, я ж не совсем глупенькая, понимаю, что к чести прилагается огромная и совершенно мне не нужная ответственность. А хотя, наверняка, он всем так говорит. Точно. Выдыхай, Машуля. Ты же не думала, что в совместный проект можно попасть, минуя такую вот вербовку и проверку на лояльность? Признаться честно, я просто об этом совершенно не думала, но, разумеется, это очевидно, да. Так что ничего странного и никакой особой отве… Додумать я не успела.

– Вы чем-то приглянулись Киару! – доверительно-поощрительным тоном сообщил мой собеседник, и я напряглась. Нервно сглотнув, поправила волосы и переспросила:

– Киару? Кто это?

– В нашем языке нет аналога этому слову, поэтому мы используем их название. Признаться честно, для нас пока загадка, чем эти самые киару занимаются и за что именно отвечают, в привычную людям систему управления они не укладываются. Киару иногда вообще никакого участия в переговорах или принятии решений не принимают, а иногда что-то скажут, и всё, руане сделают именно так.

– А при чём тут я? – спросила с грустью, начиная догадываться, что синеглазый – тот самый киар или как его там, и от этого мои не самые добрые чувства к нему лишь окрепли.