Мужчина всегда наизготовку и рад своим достоинствам. И бедным и богатым дарован радостный день, но, увы, бедные не хотят одаривать богатых. Женщина нервно смеется, когда мужчина, не снимая пальто, обнажается перед ней. Он без всяких церемоний выставляет свой член напоказ. Женщина смеется громче, потом испуганно бьет себя ладонью по губам. Он угрожает ей побоями. В ней еще не отзвучала музыка с пластинки, вместе с которой вращались по кругу ее чувства и чувства многих людей, принявшие облик Иоганна Себастьяна Баха, препарированного для всеобщего удовольствия. Из пышущих жаром зарослей паха вздымается мужская плоть. Мужчины мгновенно прибавляют в росте, но труды их быстро обращаются в ничто. Не сравнишь со стволами деревьев, что неколебимо высятся в лесу. Директор спокойным тоном говорит о том, как настежь распахнет ее щель. Он словно пьяный. Слова его будто во хмелю. Левой рукой он крепко держит женщину за бедро, а правой стягивает с нее через голову одежду, легко поддающуюся его желанию. Женщина шатается под тяжестью его веса. Он громко бранится, ведь он давным-давно запретил ей надевать колготки. Чулки намного женственней, они обрамляют заветные дырки, открывают к ним прямой доступ. Он снимет с нее пробу, снимет не мешкая, раза два подряд, не меньше, — громко заявляет муж. Женщины зарастают кустами надежды и живут воспоминаниями, а вот мужчины живут мгновением, которым они владеют, и из этих мгновений при надлежащем усердии можно сложить уютную горку времени, и эта горка тоже принадлежит им. Ночью без сна не обойтись, это время для них — как потерянное. Они горят желанием и согреваются у собственного огня, пылающего в чреслах. Жена директора стала бесплодной из-за тайком принимаемых таблеток, совершенно непостижимо, ведь неутолимо алчущее сердце мужа никогда бы не допустило, чтобы из его резервуаров, заправленных до самого патрубка, больше не изливалась наружу жизнь.

Одежды ниспадают с женщины и лежат у ее ног, словно мертвые животные. Мужчина все еще в пальто, он стоит с вздыбленным членом, пронзающим складки его одежды и, словно луч света, упирающимся в камень. Колготки и трусики образуют влажное кольцо вокруг домашних туфель женщины, которые она не успела сбросить. Похоже, что привалившее счастье лишило женщину способности сопротивляться, она не в состоянии этого уразуметь. Директор тяжелым лбом уткнулся ей в живот, терзая губами и зубами волосы на лобке. Он всегда в состоянии боевой готовности, и она должна быть к этому готова. Он выпрямляется и пригибает голову жены к своему бутылочному горлышку, чтобы доставить ей смачное удовольствие. Она стреножена, и он ощупывает ее со всех сторон. Он раздвигает ей челюсти своим членом и исчезает в ее глотке. Для полноты ощущений он сильно щиплет ее за ягодицы. Он запрокидывает ей голову с такой силой, что громко трещат шейные позвонки. Он с чмоканьем елозит ртом по ее половым губам, все схвачено и все под контролем, жизнь безмолвно наблюдает за ней из его жадных до зрелища глазниц. Плод все равно созреет. Все получится, когда укладываешь людские привычки стопкой, одна на другую, чтобы дотянуться до самой верхушки и собрать урожай — для одного из нас плод так и останется горьким. Все ограничено запретами, предвестниками вожделения. На маленьком холмике не взойдет слишком обильная растительность, и наши границы простираются не дальше того, что умещается в нас, ведь в наших маленьких и хрупких кровеносных сосудах помещается немногое.

Мужчина в одиночку несется дальше. Женщине тягостно терпеть эту позу и то положение, которое она занимает у него в доме. Она пошатывается, ей приходится шире расставить ноги, он же беззаботно щиплет растительность у нее между бедрами. Мужчина обитает в аду своего каждодневного бытия, однако иногда ему нужно подняться из преисподней и попастись на сочном выгоне. Женщина обороняется лишь для видимости, ей достанется оплеуха, если она посмеет отвергнуть душу мужчины, сияющую ярким светом. Он довольно много выпил. Директора едва не выворачивает наизнанку прямо в дорогую и полную чашу собственного дома, в сумраке которого он со злобой клянет диету, навязываемую ему женой. Она не хочет впустить его. А ведь он чувствует себя таким огромным, словно он — все мужчины вместе взятые. Ему бы немного полегчало, если бы он слегка облегчился прямо здесь, между торшерами, однако ему приходится нести груз за многих из тех, кто растет как трава по берегам реки и не думает о завтрашнем утре, когда придет пора вставать и идти на работу. Его зовут Герман — гордое и властное имя. Стряхнув с женщины туфли, он распластывает ее на столе в гостиной. Любой прохожий может заглянуть в окно и позавидовать тому, сколько красивых вещей прячут богачи от чужих глаз. Она прижата к столу, ее большие груди раскинулись по сторонам, словно теплые коровьи лепешки. Сначала мужчина задирает ногу по нужде только на собственном участке, а потом выходит далеко за ворота и оставляет метку на всех углах. От него не уберечься самым укромным и тенистым закоулкам. Это нормально, как и то, что Эрос еще ни разу не воспламенил тонкие поленья их супружества, такими уж они уродились, но оставаться такими им вовсе не обязательно. Нет, директор все же ответит на объявления о знакомствах, чтобы поменять свой «форд-империал» на новую, более мощную модель. Если бы не страх заразиться недавно объявившейся болезнью, то работа в божественной мастерской его плоти кипела бы, не переставая. И в их доме тоже расклеены плакаты на черной доске объявлений: голосуйте за похоть, за независимого народного избранника. Мощные волны устремляются сквозь время, и мощно волнение страсти мужей неуемных. Манит их даль, но и то, что поближе лежит, им сгодится. Женщина рвется прочь, жаждет вырваться из этих вонючих пут, которыми связаны поленья, томящиеся в ожидании огня на пороге ее лачуги. Женщину похитили у небытия, и каждый день штемпель мужа вновь и вновь подвергает ее гашению. Она погибла. Ее ноги, механически загребающие воздух, он закидывает к себе на плечи. Со стола на пол летят предметы, принадлежащие ребенку, мягко ударяясь о ковер. Муж ее из тех, кто понимает толк в классическом искусстве. Вытянув руку, он нашаривает клавишу стереоустановки. Звучит музыка. Женщине приходится сносить многое. Смертные живы трудом и зарплатой, но ведь без музыки тоже не обойтись, не правда ли? Директор давит на жену всей тяжестью своего тела. Чтобы давить на рабочих, радостно чередующих труд и отдых, достаточно его подписи, на них ему не нужно наваливаться всем телом. Его острый шип никогда не дремлет, свисая головкой с мошонки. В груди его спит память о друзьях, с которыми он когда-то наведывался в бордель. Срывая с себя пальто и пиджак, он сулит жене новое платье. Он борется с опьянением, галстук на шее свился в петлю. Все это я хочу здесь и сейчас заново облечь в слова! Директор врубил стереоустановку на полную мощность, вращается пластинка, и музыка придает директору дополнительное ускорение. Оба его звукоснимателя с растопыренными пальцами рвутся вперед, хватая женщину покрепче. Директор должен явить миру свой член! Его удовольствие будет длиться до тех пор, пока он не достигнет дна и пока бедняки, из которых выцедили любовь, не покинут наезженную колею и не отправятся на биржу труда. Все будет длиться вечно, более того, все будет повторяться снова и снова, так говорят мужчины, когда натягивают поводья, которые когда-то с такой любовью держали в руках их матери. Да, все получится. И вот мужчина входит в свою жену, входит как по маслу, и вновь выходит из нее. Не может быть, чтобы природа допустила ошибку, мы не хотим, чтобы на этом поле росло что-нибудь другое. Он и она образуют единство плоти, и батраки, легко пускающие слезу, когда им отказывают от места, приходят в ярость, когда их жены нежно гладят испуганную забойную скотину. Мужчины любят дружить со смертью, но дело из-за этого стоять не должно. Даже распоследнему бедняку женские руки приносят в дар наслаждение, и с десяти вечера каждый из них увеличивается в размерах. Для директора время роли не играет, на своей фабрике он сам производит время, он пробивает контрольную карточку до тех пор, пока часы не взмолятся о пощаде.