— Значит, мы забыли его дома! — подвел итог Кеша.

— Немедленно назад! — завопила Ольга.

Я постаралась сохранить серьезное, озабоченное выражениелица. Но предательская улыбка медленно раздвинула губы. Причесанный,надушенный, наманикюренный Хуч преспокойно дрыхнет на любимом диване вгостиной, а взбудораженные хозяева с горой прибамбасов растерянно топчутся вместе проведения выставки! Такое могло произойти только с нами!

— Живо, — нервничала Ольга, — гоним назад.

Я пошла было к «Пежо», но услышала Зайкино заявление:

— А ты лучше оставайся здесь! Карауль барахло.

— Действительно, — подхватил полковник, — ворья кругомразвелось — жуть! Страшное дело! На ходу подметки рвут!

Я покладисто села на раскладной стульчик. Вот и хорошо, безменя управятся, я понаблюдаю пока за другими собаками, почитаю детективчик.Взгляд упал на термос и пакет, набитый харчами. Я обрадовалась еще больше:из-за суматохи не успела позавтракать, сейчас же могу спокойно попить кофейку.

Отыскав одноразовые стаканчики, я налила в один ароматногонапитка, залпом выпила его и ощутила голод. Порылась в пакетах. Из продуктовимелась лишь собачья еда. Решив, что печенье для мопсов не очень отличается отобычных крекеров, я вытащила один из серых бисквитов и принялась грызть его,надеясь заглушить не к месту разыгравшийся аппетит.

— Даша, — раздался тихий голосок, — надо же, ну и встреча.

Я повернула голову и увидела приятную полную женщину.Коротко стриженные белокурые волосы явно побывали в руках хорошего парикмахера,на шее у нее висела красивая золотая цепочка, элегантный костюм, обувь и сумкуона явно приобрела не на толкучке, и пахнет от нее моими любимыми духами —похоже, у дамы нет особых материальных проблем.

— Не узнаешь меня, — улыбнулась блондинка.

— Ну…э…

— Значит, нет!

— Простите, но…

— Неужели я столь изменилась! О тебе такого не скажешь, —проговорила незнакомка, меряя меня взглядом, — небось постоянно на диетесидишь, ни грамма лишнего в рот не возьмешь!

Я хотела было ответить, что ем все подряд и остаюсь присвоих сорока восьми килограммах, но вовремя спохватилась. Многие женщинывоспримут подобную информацию неадекватно, а я очень не люблю, когда мнезавидуют.

— Значит, совсем я постарела, — подытожила женщина, — да уж,время никого не красит! Ладно, давай знакомиться снова: Роза Яковлева.

Я подскочила на стуле.

— Розка! Но ты же была брюнеткой!

Яковлева прищурилась.

— Эко удивленье! Про краску для волос слышала?

Человечество придумало много интересного: косметику,например, мыло опять же… Или ты не моешься?

Я постаралась сохранить на лице улыбку. В последней фразевся Роза. В те годы, когда мы работали на одной кафедре, Яковлева отличаласьредкостным умением так отбрить собеседника, что тот на некоторое время терялдар речи. Впрочем, тогда абсолютное большинство коллег предпочитало несвязываться с Розкой. Ее папа, Михаил Николаевич, был ректором нашего вуза, исудьба преподавателя, поставившего на место нагловатую Розу, скорей всего, былабы печальной. На меня вдруг накатили воспоминания.

Яковлева появилась на нашей кафедре весной, и мы тут жепоняли: эта девушка укажет каждому его место. Досталось всем, даже старенькомупрофессору Ивану Митрофановичу Рыжову, некстати сделавшему Розке замечание:

— Уважаемая, кхм, коллега. Вы являетесь преподавателем, тобишь образцом для подражания, должны подавать студентам правильный пример. Некажется ли вам, что статус учителя предполагает определенные ограничения? Неследует носить мини-юбки размером с ладонь, я себе такого никогда не позволял!

Розка прищурила умело подкрашенные глазки и разразиласьтирадой. Она орала с такой силой, что на люстре лопнул один из плафонов.Заключила Яковлева выступление замечательной фразой:

— Вы, Иван Митрофанович, правильно гордитесь, что никогда неносили мини-юбки. С вашими кривыми волосатыми ногами сей наряд противопоказан.Думается, вы и в молодости таскали брюки, смею надеяться, что вы всегдапринадлежали к мужскому полу и юбочки не для вас. Впрочем, нет ли среди вашихродственников шотландцев?

Рыжов втянул голову в плечи и бежал быстрее лани, оставивполе боя за молодой особой. Ивану Митрофановичу были свойственны порой странныезаявления.

Члены кафедры, уважая его седины и научные заслуги, необращали на них внимания, но Роза была не из тех, кто умеет интеллигентномолчать. А еще она отлично одевалась, имела две шубки, пользовалась польскойкосметикой, каждый день душилась дорогими духами и сверкала красивымиколечками. Хватило бы и этого набора, чтобы вся женская часть не толькокафедры, но и института возненавидела молодую модницу, но вскоре нашлись идругие, более веские причины для поголовной нелюбви к ней.

Розочка быстро написала диссертацию. Справедливости радинужно сказать, что работа была вполне удобоваримой, не хуже и не лучше, чем удругих соискателей — очевидно, папа-ректор дотошно выправил текст.

По-хорошему, диссертацию следовало бы рекомендовать кзащите, но наши бабы решили оттянуться и на предварительном обсуждениистарательно вытерли о Розу ноги. В особенности неистовствовали две дамыклимактерического возраста: Лена Трошкина и Наташа Бойко.

Красная Роза с глазами, полными слез, понеслась домой. Я ваутодафе не участвовала, лежала с гриппом, информация доползла до меня сопозданием, когда реки крови уже пролились. Михаил Николаевич, узнав, какобошлась кафедра с его любимой дочуркой, взбесился и принялся мстить. ЛенуТрошкину уволили за опоздания. Де-юре рабочий день в институте начинался вдевять утра, де-факто же преподаватели, не имевшие первой пары, спокойноприходили кто к одиннадцати, кто к полудню. Естественно, никому в голову неприходило, что он нарушает трудовую дисциплину, в вузах не принято сидеть отзвонка до звонка. Представьте теперь удивление Ленки, когда ее вызвали на ковери сообщили:

— Вот список ваших опозданий на службу, забирайте трудовуюкнижку.

Наташу Бойко выгнать не удалось, но хитрый ректор навалил нанее столько работы, что бедная сама ушла, не вынеся непомерной нагрузки.