– Пока да. Но о чем конкретно идет речь? Какие работы ты можешь выполнять?

– Если это будет, например, школа – мы ее художественно оформим. То есть распишем стены композициями с правильным идейно-художественным содержанием. Большая картина в актовом зале на патриотическую тему. Дальше портреты по классам.

– Какие портреты?

– Все известные узбеки, которые что-либо внесли в науку и литературу. И таджики заодно. Кроме того, русские и советские ученые, деятели искусства и исторические персонажи. Все на высочайшем художественном уровне, это я гарантирую. При входе в школу будет стоять бюст, вероятно, Ленина. Я – специалист в этой области, все будет оформлено в едином ключе в зависимости от объекта, будь это школа, зона отдыха, клуб или заводская столовая. Вот так приблизительно.

– Что я конкретно должен делать? – спросил Алик.

– Ты должен знакомить меня с руководителями крупных предприятий, еще лучше, целых отраслей, причем с такими, с которыми можно разговаривать. Я буду заключать с ними договоры на очень большие суммы. Ты же будешь с этого иметь свой процент. О конкретных суммах сейчас, думаю, говорить рано. Когда развернемся, обсудим детали.

Шварц составил список перспективных знакомых и начал постепенно сводить Севу с руководящей верхушкой хозяйственников. Они с Севой стали неразлучны. Куда Алик, туда и Сева. Он сидел у Шварца в кабинете, ходил с ним на все встречи и налаживал контакты.

Сева всегда был главным героем в своем собственном, никогда не прекращающемся фильме, который постоянно шел перед его мысленным взором. Декорации, персонажи и ситуации менялись, но герой никогда не исчезал с экрана. Готовясь к предстоящему дню, настраивая себя на операцию, Сева представлял себя разведчиком во вражеском стане. Еще в детстве фильмов про разведчиков он видел множество, и все они учили, как настоящему разведчику себя вести: осмотреться, понять, кто есть кто, наладить разговор, заинтересовать, ненавязчиво показать, что ты важная персона, пошутить. Умение рассмешить – одно из самых ценных качеств, чувство юмора на вес золота. Потом обменяться телефонами, назначить встречу. На первой встрече о делах ни слова, потому что главное – убедить человека, что он тебе интересен. И быть открытым. А потом уже невзначай удивиться: «О, ты же действительно управляющий трестом? А я из Худфонда. Можем вместе поработать».

2

– Это Клондайк, который ждет своего старателя. Разумеется, работы много, тонны песка надо просеять, но когда золотая жила найдена, остается вывозить золото тоннами. Я только удивляюсь, почему это никому до меня не пришло в голову. Узбекистан станет моим Эльдорадо! И это, заметь, Женя, в Советском Союзе, – Сева в возбуждении расхаживал по комнате, пытаясь вселить в жену хотя бы часть своего энтузиазма.

– Не кричи, ребенка разбудишь, – махнула рукой Женя. – Клондайк, Эльдорадо – это как-то слишком далеко от дома. Мне же все это кажется чистой хлестаковщиной. Кроме того, это опасно, Сева! С нашим государством шутки плохи.

– Объясняю по порядку. – Сева понизил голос и принялся рассказывать: – Во-первых, это абсолютно безопасно. Более того, совершенно законно! Я ничего не нарушаю, никого не обманываю, ничего не ворую. Государство из одного своего кармана перекладывает деньги в другой карман, не теряя при этом ни копейки. Все деньги эти – бюджетные, государственные. Они никому не принадлежат, никто их не считает. Ну что же делать, если система такая дурацкая? А по поводу шуток… Когда за отцом пришли в пятьдесят третьем году люди из НКВД, он вместо того, чтобы протянуть руки и дать себя арестовать, спрятался под кровать. А гэбисты поганые сидели рядом, смотрели на меня, смотрели на мать, чистили ногти перочинным ножиком, ждали, когда отец вернется домой и даже квартиру не обыскали, настолько им в голову не приходило, что кто-то может их вот за таких идиотов держать! А утром ушли и больше не возвращались, а потом Сталин сдох. И я тогда, десятилетний пацан, просидев всю ночь на этой кровати, под которой прятался мой отец, понял, что система – дура, слепой циклоп.

В общем, с грехом пополам Сева убедил Женю, пообещав, что занятие это временное, пока он не найдет себе что-нибудь более подходящее. А началось все несколько месяцев назад, и как раз с Жени. Она работала тогда в Институте сердечно-сосудистой хирургии, и Сева захаживал к ней на работу регулярно. Вокруг Жени постоянно вились молодые успешные хирурги и ученые, так что он старался держать руку на пульсе. В один из его приходов, когда они сидели в лаборатории и гоняли чаи, лаборантка Верочка упомянула вскользь о работе своего мужа в отделении Художественного фонда в подмосковном Подольске. В чем именно состоит его работа, Сева тогда до конца не уловил, но зато сразу понял: работает он немного, а зарабатывает хорошо. Сразу подумал: может, стоит и ему попробовать? Познакомился с Верочкиным мужем, запойным пьяницей, съездил с ним в Подольск к начальнику отделения. Идея стала казаться Севе все более привлекательной, тем более что к тому времени он уволился из института архитектуры и уже пару месяцев слонялся без работы. Казалось бы, все в институте складывалось для него неплохо, место было элитарным, на работу каждый день можно было не ходить, работать дома, в общем, идеальные условия. Для Севы даже специально придумали должность – главный инженер. На самом деле в институте архитектуры вообще никогда главного инженера не было, зачем он нужен в НИИ, но Сева был штучным специалистом, и, чтобы иметь возможность платить ему приличные деньги, придумали эту должность. Так и было записано в его трудовой книжке «главный инженер института архитектуры» – зарплата двести рублей.

Сева занимался бионикой, искал взаимосвязь между архитектурой и живыми организмами. Однако, написав монографию «Гармония форм в живой природе и архитектуре», он утратил к работе всякий интерес.

– Это не научная деятельность, а жалкая имитация. Идейка небогатая. За сто пятьдесят лет до меня Спенсер писал на эту тему. Я видоизменил, модернизировал Спенсера, вот и все. – Сева пытался объяснить Жене, почему он решил уволиться из института. – Спенсер считается одним из столпов науки, но на самом деле – идиот. Он нашел биологическую основу для любых социальных явлений, для технических и вообще всего, что делает человек. Так, как работает нервная система или выделительная система, по тому же принципу работает государство. Глупость.

– Да при чем здесь Спенсер? Проблема в том, что ты не можешь, по-моему, вот так все бросить, пока не нашел что-то другое.

– Как при чем Спенсер? Залезь в энциклопедию и почитай. Сама убедишься, что чушь несусветная.

– Зачем ты тогда занимался этим?

– Из своих эгоистических соображений. Работать-то надо где-то. Но ты запомни, Спенсер – полный мудак.

– Поняла. Если при мне зайдет разговор о Спенсере, сразу же скажу: «А, Спенсер, полный мудак».

– Правильно. А начнут спорить, сразу ногой по морде. Но если говорить серьезно, я был бы рад уйти из науки. Совсем. Я чувствую, что мне это неинтересно, я имею в виду, сама советская наука. Так, отдельные всплески интеллекта, что-то придумать, до чего-то дойти, но в принципе – мне перестало быть интересно, меня это не заводит, не будоражит. Я умираю от скуки. Когда я слышу, о чем они говорят, как с серьезными лицами обсуждают херню, не имеющую никакого значения, мне даже не смешно, мне скучно.