Лена вскочила с дивана, намереваясь уйти, но Люська усадила ее обратно.

– Лен, слушай! Вот – честное слово, я никому ничего не скажу и запросто могу пересесть к Изотову. Только как ты себе это представляешь? С чего вдруг я пересяду?

Староста посмотрела на Люську своими серьезными темными глазами и глухо спросила:

– А ты точно… никому?.. Даже Драгомиловой?

– Могила! – Люська для убедительности прижала обе руки к груди. – А с Наташкой я вообще-то поссорилась. По-моему, все в курсе. Я не скрываю.

– Я, знаешь, думала, что ты, может быть, громко, на весь класс, попросишь меня поменяться с тобой местами…

– Ну конечно! – возмутилась Люська. – Вот так придумала! Изотов тут же себе что-нибудь навоображает про меня!

– Нет-нет, ничего не навоображает, если ты скажешь… что с доски плохо видишь, например. А, Люсь?

– Плохо вижу? У меня, между прочим, со зрением все в порядке. Но сказать, конечно, могу. Лен! А как тебя все-таки угораздило: отличницу – и в «позор класса»? – Лена вздрогнула, и Караваева поспешила заметить: – Ты же сама его на собраниях так клеймила…

– Не знаю, Люся, как это получилось. – Глаза Лены заблестели слезами. Чувствовалось, что староста неимоверным усилием воли не дает им пролиться. – Я поначалу действительно думала о нем как о «позоре класса», но довольно часто… ну… как староста. А потом, наверное, привыкла все время о нем думать.

– А что… – Люська представила себе «позор класса». – Он, если… ну… отвлечься от его лени, пожалуй, и ничего… Мы как-то все его за человека не считаем… – Она спохватилась, что говорит несколько не то, и добавила: – Ты уж не обижайся, но это так.

– Я и не обижаюсь, – печально повела плечами Прокопчина. – Я и сама его за человека не считала.

– Ладно, Лена! – подвела итог Люська. – Я сделаю все, как ты хочешь, потому что очень хорошо тебя понимаю. Я тоже могла бы многое сделать для одного человека… Впрочем, это к делу не относится.

– Тогда я, пожалуй, пойду, – староста встала с дивана, обратив на Люську тревожные глаза.

– Я же сказала – могила! – еще раз успокоила ее Караваева.

Когда Лена ушла, Люська опять улеглась на подушки и задумалась о своем соседе по парте. «Позор класса», или иначе Филя Лаевский, имел еще прозвище Киркор. Он был похож на знаменитого певца не только именем. У него было такое же несколько женственное лицо, кудрявые смоляные волосы до плеч и вишнево-карие глаза навыкате. Несмотря на столь яркую внешность, Филя успехом у девочек не пользовался, да и среди парней особых друзей не имел. И все потому, что был ленив до безобразия. По причине этой своей лени он практически не участвовал ни в каких классных мероприятиях, никуда с одноклассниками не ходил и не ездил. Исключение составляли дискотеки, на которых он, правда, никогда не танцевал – то ли все из-за той же лени, то ли потому, что давно перестал кого-либо интересовать.

Киркор прозывался «позором класса» на том основании, что имел двойки по всем предметам и дотащился до девятого класса только благодаря усилиям классной руководительницы. Нелли Игнатьевна почему-то симпатизировала ему, отстаивала на всех педсоветах и ежегодно выгораживала перед школьным родительским комитетом. Киркор ее самоотверженности абсолютно не ценил, «домашки» постоянно списывал с Люськиных, а на уроках разгадывал кроссворды, журналами с которыми вместо учебников набивал свой огромный рюкзак.

Староста Лена Прокопчина проводила с Филей бесконечные воспитательные беседы, но успех они имели такой же, что и неутомимая деятельность Нелли Игнатьевны. Филя молча выслушивал Лену и по окончании мероприятия тут же сосредоточивался на очередном кроссворде вместо геометрии или физики. Люська слышала, что матери часто из всех своих детей больше любят именно больных и увечных, по причине жалости к ним и потому что с ними приходится очень много возиться. Наверное, поэтому обожала Филю Нелли Игнатьевна и поэтому полюбила его строгая и правильная староста Лена Прокопчина. Другого объяснения Лениной любви Люська не находила.

В понедельник после каникул Люська бежала в школу радостная и озабоченная одновременно. Во-первых, она соскучилась по всем. Наташка уже не казалась такой подлой. Люська была даже не прочь с ней помириться, тем более что Стельманчук ее больше не интересовал. Она могла совершенно спокойно подарить его Наташке. Пусть пользуется. Люська хотела побыстрее увидеть Артема и боялась встречи. Вдруг он ее высмеет, выставит на посмешище… Пацаны – они такие. Они это могут. Во-вторых, Люська должна была выполнить данное Прокопчиной обещание, а потому на разные лады проговаривала в уме фразу о своем внезапно вдруг ухудшившемся зрении.

– Здорово, золотая! – услышала Люська знакомый голос, вздрогнула и обернулась. Ее догонял Каретников.

– Ну, как нога? – спросил он.

– Н-нормально, – неожиданно вдруг стала заикаться Люська. Она совершенно забыла, какой спектакль устроила на дискотеке для Артема. – Ты з-знаешь… б-был вывих… кажется. Но за неделю совершенно прошел! – обрела она под конец твердость в голосе.

– В театр-то дохромаешь? Не забыла приглашение? – Артем опять оглядел Люську с головы до ног, но она уже больше не ежилась, потому что видела – взгляд у него веселый и теплый.

– Не забыла. У нас седьмой ряд партера. Встречаемся у школы в шесть вечера.

– Заметано! – крикнул Артем и скрылся в гардеробе.

В классе на вошедшую Караваеву никто не обратил внимания, поскольку все, сбившись в кучу, что-то громко обсуждали. Люська бросила рюкзачок на парту и подошла к одноклассникам.

– Я не собираюсь никакие экзамены сдавать! – горячился Ромка Изотов, один из товарищей Люськи с Наташкой по детсадовским горшкам и манной каше. – Пусть те уроды, которые такую подлянку устроили, сами их и сдают!

– Может, поможешь их вычислить? – с издевкой спросила Драгомилова.

– А это не мое дело. Пусть ментов вызывают, собак всяких служебных!

– Да что случилось-то? – не вытерпела Люська.

– Ты что, Люся, ничего не знаешь? – удивилась Наташка.

Люська поняла, что случилось что-то ужасное, из ряда вон выходящее, поскольку Драгомилова забыла про ссору и даже назвала ее Люсей. Испуганная Караваева отрицательно помотала головой.

– Понимаешь, – повернулась к Люське Лена Прокопчина, – куда-то пропал наш классный журнал.

– И что? – не оценила всю серьезность ситуации Люська.

Прокопчина выразительно покачала головой, поразившись недогадливости Караваевой:

– Да ты что, Люся? Журнал-то пропал с отметками за первую четверть! Похоже, все предметы пересдавать придется!

– Да ну? – Люська до невозможности округлила свои и без того круглые глаза, а щеки ее, как всегда от испуга, зажглись ярким румянцем. Отметки за первую четверть у Люськи были не очень… Даже два трояка имелись – по алгебре и по физике. Люська как раз собиралась со второй четверти несколько поднажать на учебу, чтобы вытянуть аттестат получше. Пересдавать предметы еще и за первую четверть ей не улыбалось, как и Ромке Изотову.