Несколько успокоившийся префект через кормовой люк уже осторожно сходил по крутой лесенке в черное чрево триремы. После пронзительно завывающего во всех палубных щелях ветра, громоподобного рокота волн и немолчного шума дождя внизу было неестественно тихо. Звук плача привлек его внимание к кормовому отсеку — небольшой каюте, устроенной в закуте, где воедино сходились длинные доски обшивки. Отсвет молнии, проникший сквозь люк, выхватил из кромешного мрака забившуюся в дальний угол этого ненадежного убежища женщину, крепко обнимавшую двух детишек. Они дрожали, цеплялись за мать, жались к ней. Мальчуган лет пяти, похоже младшенький, безутешно рыдал, размазывая по бледному личику сопли и слезы. Его сестренка, будучи с виду на три годика старше, молчала, но ее глазенки были расширены от ужаса. Неожиданно трирема подскочила на огромной волне, и префекта швырнуло вперед. В паре шагов от своих пассажиров он не устоял на ногах и грохнулся на дощатый настил, больно стукнувшись грудью. Ему потребовалось какое-то время, чтобы восстановить дыхание и сесть, и тут из темноты послышался спокойный голос женщины:

— Мы ведь справимся с этим, правда?

Очередная вспышка молнии высветила бледные, искаженные паникой лица детей.

Не было смысла сейчас говорить о решении выброситься на берег. Как и о том, что это, наверное, единственный шанс спастись. Лучше избавить маленькую семью от излишних переживаний.

— Конечно справимся, моя госпожа. Пока что шторм гонит нас, и мы летим с ним, влекомые ветром. Но как только буря уляжется, мы повернем обратно, к Рутупию.

— Понятно, — бесцветным голосом произнесла женщина.

И префект понял: она догадалась о недосказанном. Проницательная особа, достойная своей благородной фамилии и своего мужа.

— Слышите, мои дорогие, — добавила мать, ободряюще обнимая детей. — Скоро мы обогреемся и обсохнем.

Префект вспомнил, какая дрожь бьет сейчас ребятишек, и проклял свою бездумную невнимательность.

— Минуточку, моя госпожа.

Его онемевшие пальцы суетливо завозились под горлом, пытаясь справиться с непослушной застежкой плаща.

— Вот. Это для тебя и твоих детей, госпожа.

Водонепроницаемая плотная ткань шурша, сползла, на доски настила.

— Спасибо, префект, это очень любезно с твоей стороны. Ну-ка, дети, прячьтесь скорее под эту накидку.

Префект обхватил свои плечи руками, стараясь сохранить остатки тепла или хотя бы создать иллюзию некоторого комфорта. Он не добился ни того ни другого, но через миг ощутил деликатное прикосновение.

— Госпожа?

— Тебя зовут Валерий Максентий, верно?

— Да, госпожа.

— Предлагаю тебе, Валерий, укрыться под этим плащом вместе с нами. Пока ты совсем не закоченел.

Префекта больше всего удивило, что к нему сочли возможным обратиться по имени, впрочем, отговариваться он не стал и, пробормотав слова благодарности, тоже нырнул под защитную ткань. Мальчик, дрожащий и всхлипывавший, лежал рядом.

— Успокойся, — тихонько сказал префект. — С нами все будет в порядке. Вот увидишь.

Серия вспышек осветила каюту, и префект с женщиной переглянулись. Выражение ее лица было вопросительным, и он покачал головой. В это время через люк в трюм устремился поток серебристой воды, а деревянный корпус триремы затрещал под напором силы, превосходящей весь запас прочности, который ему придали строившие его корабелы. Префект понял, что в один прекрасный момент каркас уступит нескончаемому насилию и море поглотит трирему вместе со всеми людьми, находящимися на борту. С рабами, прикованными к длинным веслам, с вконец измотанными моряками и с отчаявшимися, уже не надеющимися ни на что пассажирами. Забывшись, он негромко выругался, и женщина мигом догадалась о его чувствах.

— Валерий, тут твоей вины нет. Ты никак не мог это предвидеть.

— Я знаю, моя госпожа. Я знаю.

— Может быть, мы еще спасемся.

— Да, моя госпожа. Если ты так считаешь.

Всю ночь напролет шторм гнал трирему вдоль побережья, и капитан, борясь с лютым холодом, пытался высмотреть с высоты средних рей подходящее для рискованной высадки место, но такового не обнаруживалось, а между тем его корабль тяжелел и терял ход. Часть рабов под палубой уже расковали, и теперь они вместе с экипажем вычерпывали трюмную воду, однако та поступала в пробоины быстрей, чем от нее избавлялись. Непрестанная бешеная работа лишь отдаляла неизбежный момент, когда очередной гигантский вал уже не сумеет вознести ввысь обреченное судно, а захлестнет его и утопит.

Рабы, прикованные к скамьям, отчаянно вопили от ужаса: вода заплескивала им колени. В отличие от других жертв неминуемо приближавшегося крушения, которые еще могли рассчитывать вцепиться в какие-нибудь обломки и, если студеное море не доконает их раньше, рано или поздно добраться до берега, этим несчастным предстояло пойти на дно вместе со своей плавучей тюрьмой.

Ливень перешел в дождь со снегом, а потом в сплошной снег. Густые белые хлопья зароились вокруг, налипая слоями на капитанскую шерстяную тунику. Руки старого моряка стали терять чувствительность, и он понял, что должен вернуться на палубу раньше, чем холод ослабит их цепкость. Но, ухватившись за снасти и вознамерившись приступить к осторожному спуску, он вдруг заметил впереди, всего в полумиле от носа триремы, темные неясные очертания мыса. Волны, рассыпаясь белыми брызгами, бились о подножие грозно вздымающегося из пучины утеса.

Забыв о холоде и стремительно соскользнув вниз, капитан поспешил к рулевому.

— Впереди скалы! Сворачивай!

Он тут же сам навалился на румпель, силясь помочь матросу вывернуть лопасть руля, и, хотя это дело казалось почти безнадежным, трирема все же отреагировала на людские усилия: бушприт ее стал медленно отворачивать от опасного мыса. В отсветах молний хищно поблескивали зубы скал, вздымавшихся над дробящимися о них волнами, чей грохот даже перекрывал завывания ветра. На какой-то момент бушприт замер, и сердце капитана упало, однако в последний миг случайный порыв ветра помог кораблю, и тот развернулся, когда до гибельных скал оставалось менее сотни локтей.

— Так держать! — крикнул капитан рулевому.

Опасно хлопнув провисшим, но тут же напрягшимся парусом, трирема проскочила мимо мыса, и взгляду мореходов открылось пологое каменистое побережье с редкими, низкорослыми деревцами, на которое набегали и откатывались назад увенчанные пышными шапками белой пены валы.

— Туда! — приказал капитан. — Правь туда, к суше!

— В этакий-то прибой? — выкрикнул рулевой. — Это безумие!

— Это наш единственный шанс! Ну, навалились!

После того как трирема взяла курс на берег, капитан в первый раз за эту сумасшедшую ночь позволил себе поверить, что, может быть, они еще выберутся из шторма живыми. Он даже рассмеялся, надрывно радуясь тому, что сумел дать отпор самому Нептуну, решившему, видимо, проучить наглецов, дерзнувших не вовремя вторгнуться в его владения. Но когда спасение казалось уже близким, могучий, огромный, словно гора, вал вскинул трирему на пенистый гребень, а потом резко обрушил вниз, как оказалось, на острые подводные скалы. От удара все, кто был на палубе, покатились по ней. Когда капитан вскочил на ноги, неподвижность судна сказала ему, что трирема больше никуда не продвинется. Следующая волна развернула севшее на камни судно кормой к берегу. В трюме истошно орали рабы. Было очевидно, что очень скоро прибой разнесет беспомощный корабль в щепки, а находящихся на нем людей вместе с обломками размолотит о рифы.