Анна продолжала разговор с Ваней:

– Ваня, откуда это безрассудство? Пацаны идут на бой со штырями, ножами, кастетами. Даже с самопалами и обрезами. Неужели не страшно?

– Никто не говорит «на бой». Говорят: «на баклан», – поправил Ваня, не дав конкретного ответа.

– Что привлекает ребят в толпе?

– Считается, что там настоящая дружба. Не то что в школе.

– Пацаны верят в любовь?

– В любовь? – Ваня усмехнулся. – А как же, любовь у пацанов практически ежедневно. С этим проблем нет.

– Родители догадываются? Или ничего не знают про толпы?

– Если б узнали, толпы бы зашатались. Многие пацаны боятся и уважают родителей. За них всегда первый тост. Может, хватит?

– Ванечка, последний вопрос, – сказала Ланцева. – Ты как-то странно отреагировал, когда я заговорила о любви.

– Нельзя в это верить. Если предъявишь за свою девчонку… Короче, за это можно слететь с пацанов. Любовь презирается, – с горечью произнес Ваня.

«Наверно, его начали преследовать из-за девочки», – подумала Анна.

– Итак, пацан – это звание. А ты в толпе кто? Статус у тебя какой?

Тонкое лицо паренька покрылось красными пятнами.

– Про меня говорят, что я – «глота непонятное». Не тяну на пацана.

– Тебя за это как-то наказывают?

– Наказывали. Я устоял, – скупо ответил Ваня.

Во двор с форсом, бухая музыкой, вкатил новенький «жигуленок» десятой модели. Чеснок (Руслан Чесноков) подрулил к толпе и лениво вышел из машины. Бригадиры и молодые потянулись к нему. Он поздоровался с каждым за руку. Сопли смотрели на него, как на бога, не решаясь подойти. Руслан в самом деле был похож на греческого бога, каким его рисуют в учебниках истории. Короткие курчавые волосы, прямой нос в одну линию со лбом, большие глаза и слегка вывернутые губы.

Чеснок сам подошел к соплям, спросил о жизни, а потом сказал что-то вроде напутствия:

– Ну, что, идете к успеху. Скоро станете настоящими экстремалами. Проведем в ближайшее время еще одну акцию, и весь город будет наш.

От стоявших возле подъезда стайки братанок отделилась девчонка лет семнадцати, это была Ленка по прозвищу Зажигалка. Она подошла к соплям и, посмеиваясь, выступила:

– Поздравляю! Вы овладели ненормативной лексикой. Вас уже не мучают угрызения совести. Вы не тратите деньги на книги. Гораздо меньше уходит денег на стрижку. Учителя уже не требуют прилежной учебы. Соседи уже не просят сделать потише музыку. Прогулка по городу давно уже превратилась для вас в охоту. Вы мечтали стать суперменами, и вы станете ими. Руслан сделает из вас людей.

Толпа понимала, что Зажигалка издевается, мстит за Ваньку Томилина. Одно слово Руслана – и братанки сделали бы из нее котлету. Но все знали: Руслан любит Зажигалку. Вот и сейчас он слушал ее не перебивая, с искрой в глазах.

– А бабы когда будут? – спросил Свищ.

– Между прочим, все мы дрочим, – сострили в толпе просто так, для фольклора.

– Тебе сколько? – спросил Чеснок.

– Ему сегодня четырнадцать исполнилось, – нестройным хором подсказали сопли.

– Пора, – сказал Чеснок, посматривая на Ленку. – Пора предаться пороку. А триумфальный крик освоил?

Свищ состроил страшную гримасу и заорал:

– Уроем гадов!

– Не надо так орать, а то я испугаюсь. А девиз знаешь?

– На все насрать!

– А в бою какой девиз?

– Прикрой спину ближнего, и будешь прикрыт сам.

Чеснок положил тяжелую руку на хрупкое плечо пацана:

– Свищ, ты настоящий пацанюра. Будет тебе баба.

Чеснок нашел глазами Шурупа и Пикинеса. Те по взгляду поняли, что требуется. Появились бутылки с вином и пластиковые стаканчики. Налили не только Свищу, но и другим соплям.

– Ну, что, мордобойцы, первый тост у нас за кого? – спросил Чеснок.

– За родителей, – сказали сопли.

Чеснок кивком головы показал, что теперь можно выпить. Выпили.

– А второй тост за кого?

– За пацанов, – сказали сопли.

Снова выпили.

– Ну, хватит, – сказал Руслан. – Не люблю пьяных. Но третий тост вообще-то знаете?

– За адреналин!

– Правильно. Адреналин не должен выскочить ни в коем разе. Кто там у нас поднимет рейтинг Свищу? Цуца, ну-ка топай сюда!

От братанок отделилась пятнадцатилетняя Цуца, белесая, кривоногая, с грудями четвертого размера, считавшаяся лучшей крестной для соплей, мечтавших поскорее стать мужчинами. Цуца выполняла свою роль дисциплинированно и почти жертвенно. Она была тайно влюблена в Руслана, но понимала, что здесь ей ничего не светит.

Она подошла и корыстно поинтересовалась:

– А вещество будет?

Шуруп сунул ей что-то в руку.

Цуца обхватила Свища за шею и повела в подъезд, где в подвале, в заброшенной комнате сантехников, были все условия для крестин: старая, прожженная окурками софа и ржавая водопроводная вода.

Толпа заулюлюкала им вслед.

– Эй, Свищ, – крикнул Пикинес, – помни: лучше траха только сос..

– Потрясающе! – воскликнула Анна. – А что ей дали? Не наркотик, случаем?

Ваня молчал.

– Я же вам сказал: положение очень серьезное, – озабоченно проговорил Станислав Викторович.

Чеснок отозвал в сторонку своего врага-друга Славку Барминова. Угостил сигаретой и доверительно сообщил, что завтра на окраине Сукина болота состоится рубка с кузинскими. Славка слушал, самолюбиво раздувая и без того широкие ноздри. Ни фига себе заявочки! Он все-таки основной у бармалеев. Почему не сказать, из-за чего вдруг бой? Почему его не позвали на стрелу с Кузей?

– Так получилось, – примирительно произнес Чеснок. – Кузя неожиданно наехал. Нельзя было оставлять без ответки.

Он мог бы ничего не объяснять. После того как грифы окончательно поработили бармалеев, он мог просто приказать, и пусть бы Славка попробовал ослушаться. Но Рулевой велел не наглеть. А слово Рулевого для Руслана было законом.

Славка не верил: Кузя не мог наехать. Бой ему ни к чему. У него пацанов вдвое меньше. Рубка для него – самоубийство. Просто грифы хотят окончательно раздавить последнего более или менее серьезного конкурента.

– После боя заберешь мою тачку, – посулил Чеснок.

Это был широкий жест. Руслан откатался на машине всего месяц. Славка не верил ушам. Значит, он очень нужен. Что ж, тогда он поднимет ставки.

– Тачка – это хорошо, но мало. Давай так: ты отстанешь от Зажигалки.