Как интересно путешествовать с папенькой: он многое знал и умел увлекательно рассказывать, так что Злата могла слушать его часами. Алимов и сам радовался новым впечатлениям, как ребенок.

Земля вокруг была чужой и удивительной, и уже поэтому – прекрасной. Злата не замечала нищих на улицах Бейрута, не видела ветхих кварталов, Восток предстал перед девушкой волшебной красавицей, разодетой в яркие одежды, похожей на тропическую птицу.

Дамаск показался Злате еще чудеснее Бейрута. Гора Касьюн возвышалась над городом, а сам город будто карабкался вверх, пытаясь раскинуться как можно шире и взобраться еще выше. Шумный, жаркий, на первый взгляд грязно-серый, Дамаск все равно был прекрасен. Злата не могла понять, что за чувство возникло у нее, когда она сошла на вокзале на пыльные камни перрона, и почему ей так понравился город, который она и не видела еще толком… В Дамаске чувствовалось что-то незыблемое и древнее, он вызывал сильнейшую гамму самых различных чувств, которым Злата не могла противиться – да и не хотела. Отец устраивал какие-то дела, вел переговоры, после чего они ехали в гостиницу, а Злата смотрела во все глаза по сторонам и не могла насмотреться.

Гостиница поражала роскошью – Алимов не поскупился. Петр Евгеньевич сказал Злате, что здесь они проведут всего несколько дней, прежде чем снимут дом на время своего пребывания в Дамаске. Это гораздо разумнее, чем жить в отеле.

Дуня пугливо жалась к Злате и наверняка уже страдала от того, что пришлось отправиться с барышней в такую даль. Ее пугали восточные люди, даже услужливый хозяин гостиницы, вышедший им навстречу, хотя он прямо-таки излучал доброжелательность.

– Ох, барышня, какие же они все страшные! – пробормотала Дуняша, едва они с хозяйкой оказались одни в отведенных им комнатах.

– Кто страшный? – рассеянно переспросила Злата, разглядывая неимоверной красоты мозаику на потолке.

– Люди, люди здесь страшные, – в который раз пожаловалась Дуня, принимаясь разбирать вещи. Привезенные из Москвы платья и шляпки смотрелись неуместно на фоне ярких восточных тканей. – Глядят так с прищуром… – Дуня передернула плечами. – И женщины у них запуганные, с ног до головы в черное закутаны… Наверное, их тут бьют.

– Не выдумывай! – рассмеялась Злата. Дуняша и вправду преувеличивала, и в Бейруте, и в Дамаске встречается достаточно европейцев, и культура Востока, как объяснял ей отец, вовсе не жестока, как может показаться со стороны. Она, конечно, чужая… Все равно дикая, необыкновенная красота этой страны отчего-то переполняла Злату восторгом, окутывала пряными ароматами, гипнотизировала блеском и роскошью. Девушка и сама не понимала, что с ней происходит, но не противилась, а наоборот, принимала всей душой.

Злата восхищалась здешней архитектурой. Она ахала от восторга, рассматривая яркую мозаику, полупрозрачные занавеси, сотканные из таких тонких тканей, что через кольцо можно протянуть… Ей нравились глаза восточных женщин – Злата все пыталась поймать их взгляды, но те отводили глаза, хотя девушке и казалось, что на нее многие смотрят украдкой. Ее бледная кожа, не успевшая еще зазолотиться под жарким солнцем, и зеленые глаза должны были притягивать взгляды – и притягивали.

Злата выглянула в открытое окно, выходившее во внутренний дворик, где журчал фонтан. Вода в нем была прозрачная и прохладная даже на вид. Злате захотелось спуститься, подойти к фонтану и окунуть ладони в воду, но, наверное, это не слишком разумно – надо вначале переодеться и отдохнуть… Вокруг фонтана стояли кадки с цитрусовыми, коих здесь было неимоверное множество. А плиты, которыми вымощен двор, сами по себе казались произведением искусства, хотя, конечно, ничего в них не было особенного – так, еле заметный узор на белом мраморе, со второго этажа едва заметный, но угадывающийся…

«Почему этот дворик так меня околдовал?» Ответить на вопрос Злата не могла, как и объяснить себе, что с ней происходит. Даже отец не понял бы ее, если бы она вдруг заговорила с ним о том, что творится в ее душе. Стоя у окна и касаясь кончиками пальцев полупрозрачной занавески, девушка пыталась в очередной раз понять, почему ей немного грустно и вместе с тем откуда столько светлого, безграничного счастья?

Ей ведь не дальние страны, в сущности, были нужны, и не дивные мозаичные птицы и звери, и не случайные взгляды смуглых прохожих, а какой-то нездешний ветер, который заставил бы ее наконец получить ответ на вопрос, кто же есть она, Злата, и зачем живет на свете. Она читала, но в книгах ответа тоже не находила… И терялась от этого, пытаясь прочитать себя в строках стихов, увидеть в лицах, глядящих с портретов, ища себя даже в зеркале, но зеркало отражало лицо, глаза, но не душу. Злата считала, такие вопросы волнуют не ее одну, и очень удивилась, что даже лучшая подруга Верочка ее не поняла, когда она попробовала об этом с ней заговорить. А в чужом городе у подножия горы Касьюн, может быть, и существовало нечто, что могло разом дать Злате ответы на все ее невысказанные вопросы, и это что-то необходимо найти. Злата отошла от окна и позволила Дуняше заняться ее прической и одеждой.

Ночи на востоке прекрасны, как гурии, услаждающие праведников в раю, в жемчугах, в легких покрывалах, танцующие под звон луны. Сейчас луна убывала, и обозначавшиеся рожки полумесяца смотрели вверх, как на минаретах мечетей.

Дуняша давно уснула, а Злате не спалось, и она сидела на подоконнике, слушая фонтан и звуки ночного города. Где-то далеко, за несколько кварталов, звонко и весело выводил мелодию уличный певец, и Злате чудилось, что она слышит звон украшений… Ночью наконец пришла долгожданная прохлада, завеса пыли спала, но отправиться сейчас гулять по темным улицам невозможно, это было бы сплошным безумием, даже мысли такие не должны приходить в голову. Злата вспомнила их с отцом разговоры о разбойниках и улыбнулась. Интересно, есть ли в этой стране свои Дубровские?

И воздух здесь другой, более насыщенный, вкусный, что ли. Наверное, она слишком привыкла к тому, как пахнет воздух в России, и теперь ей здесь все кажется необычным, даже вдохи и выдохи превращаются в священнодействие. Злата себя одернула: священнодействие, придумала тоже! Это просто дальняя земля, ставшая вдруг непонятно близкой. Злата провела кончиками пальцев по створке окна, чтобы убедиться, что не спит и все это ей не снится. Нет, все по-настоящему, она сидит и слушает лунную ночь.

Отчего-то нахлынули воспоминания о доме, о своей комнате, где она могла провести целый день и не заскучать. Стены в ней обиты штофными обоями с цветочным рисунком, все в нежно-бежевых тонах. Злата любила теплые цвета. А в любимом кресле у окна она проводила долгие часы с книжкой или просто мечтая. Иногда забиралась на подоконник и, полускрытая тяжелыми бордовыми занавесями, теребя висящие на них золотые кисти, наблюдала за суетой на улице. Злате не надоедало смотреть на спешащих по своим делам служащих, торговцев или праздношатающихся прохожих…

Тут же все по-другому… У них с папенькой будет здесь дом, скорее всего, отец просто купит его, а не будет снимать, особенно если заключит желаемые контракты. И можно будет сюда приезжать, когда вздумается… Впрочем, кто знает, как дальше жизнь сложится? Может быть, и замужество случится не так скоро, как планирует папенька. Злата знала, что отец очень хочет ей счастья, но в его понимании счастье выражалось в том, чтобы дочь удачно вышла замуж. И хотя он обещал ей замужество по любви, Злата предполагала, что надолго его терпения не хватит. Значит, нужно срочно найти себе человека по сердцу и выйти замуж, нарожать детей, быть как все… Быть как все – вот уж чего ей никогда не хотелось!