— Там и поговорим! — Морской кивнул в сторону входа на трибуны.

— Как скажешь, — кротко согласилась дочь, и стало ясно, что разговор будет тяжелым: в обычных обстоятельствах покорностью Лариса не грешила.

«Что могло произойти?» — заволновался Морской. Честно говоря, он давно ожидал, что у дочери начнутся личные, никак не связанные с проблемами родителей, неприятности. В рабочее время Ларочка вроде была безупречна, но стоило ей ступить за порог учреждения, все менялось. Джаз — это ладно, это хорошо. Туда же книги, поиски по кинотеатрам чего-то стоящего и старые иностранные журналы, скупаемые у аферистов, которым все досталось по дешевке в послевоенном голоде. Но бесконечная погоня за одеждой и открытое подражание западным киноактрисам раздражали даже Морского. «Надо свою жизнь строить, а не равняться на картинку с экрана», — безрезультатно напутствовал он. Тем более, что в обществе теперь картинку эту осуждали. К тому же Олег — муж Ларисы — хоть и был личностью вполне приятной, но все равно благонадежным не считался. Работал скромным инженером на ТЭЦ, но вечно говорил какие-то вольности, играл на саксофоне и водил опасные знакомства с той самой необузданной аполитичной молодежью, которая нынче активно клеймилась в печати. Причем в компании у них все были сплошь сынки ответственных работников. То есть чуть что, чтобы не трогать остальных, ударили бы ровно по Ларисе и Олегу.

Предвидя это, Морской переживал, но гнал дурные мысли прочь. И вот дочь заявляет о серьезном разговоре. Неужто началось?

— Пойдем уже скорее, сядем! — потребовала Лара, нервно тарабаня тонкими пальцами по только что купленным билетам. — Кричать не хочется, а на бегу ты шепот не услышишь…

Она взяла отца под руку и настойчиво подтолкнула в толпу у входа. Морской представил, как они смотрятся со стороны, и усмехнулся:

— Мы с тобой прямо как с обложки «Крокодила». Убойная парочка. Космополит и стиляга.

Прошлогодняя статья журнала «Крокодил», породившая термин «стиляга», была вообще-то не особо и смешной, но хлесткое словечко тиражировалось в прессе, и Морской подхватил его как заурядный обыватель.

— Стиляга? — Ларочка презрительно дернула плечом. Потом огляделась, поймала пару осуждающих взглядов и, бросив чуть более громкое, чем следует: — А, плевать! — еще решительнее устремилась к контролерам.

Пробираясь к барьеру — Морской всегда усаживал там дочь смотреть на пробежку перед забегом, — она то и дело натыкалась на обрывки чьих-то разговоров и с удивлением вскидывала брови, требуя от отца разъяснений.

Журнал «Крокодил», № 7, 1949 год, иллюстрация к фельетону «Стиляги»

— Дубина! Кто ж папиросу тушит о скамью? — кричала кому-то полненькая особа добродушного вида, — Хочешь, как в Москве на Беговой, среди трамваев фаворитов высматривать?

Морской все понимал и — лаконично, тихо, стараясь не выдавать радости от возможности снова открывать дочери нечто новое — разъяснял смысл обсуждаемых вещей:

— В прошлом году Московский ипподром пережил страшный пожар и до сих пор закрыт на ремонт. Но игрокам без будоражащего азарта уже никак. Говорят, они собираются у депо и делают ставки на номера трамвайных вагонов. Какой первым приедет, тот и победил.

Не успевала Ларочка отреагировать, как тут же удивлялась новому диалогу:

— Извинтеляюсь! — пробравшись сквозь толпу, Морского настиг тот самый спутник беспардонной гражданки из очереди. — И за то, что отвлекаю, и за поведение моей невесты. Она человек впечатлительный, увидела знакомый по газетам образ, распереживалась…

Морской поискал взглядом обсуждаемую особу. «Матрешка» уже сидела на трибуне в окружении нервно перешептывающихся граждан и старательно делала вид, что не знает, о чем ее жених говорит с опальным журналистом.

— Ипподром по-прежнему лихорадит от всяческих интриг, — шепнул Морской дочери. — Завсегдатаи знают, что я это не люблю, и уже не попытаются втянуть меня в свои схемы, а эти, видимо, новенькие.

— Тут такое дело… — продолжил мужчина. — Мы знаем, что фаворит сегодня первым не придет… — Он кивнул на как раз хорошо видного роскошного рысака. — И даже знаем точно, кому повезет. Потому решили сделать ставку в складчину, объединившись с мудрыми людьми… Подбросите рублишек? А?

Морской уже почти добрался до своей излюбленной скамьи, где собирался усадить Ларису размечать программку. Просильщика он слушал лишь вполуха и собирался вежливо отказаться. Но тут товарищ принялся аргументировать:

— Помимо прочего моя невеста рекомендовала вас как человека, несмотря ни на что, умного и в силу, так сказать, национальных качеств, бережливого, расчетливого и хитрого… Ну, вы понимаете. Поэтому я и решил, что вы заинтересуетесь…

— Она ошиблась. — резко перебил Морской, немного сам пугаясь металла, вдруг зазвучавшего в голосе. — Я транжира и дурак! И забияка! Бью в лицо, невзирая на национальность…

Лариса, не сказав ни слова, подыграла: вцепилась в отцовскую правую руку с таким видом, будто регулярно оттаскивает бешеного папеньку от несчастных жертв. Нахал немедля отступил, нелепо бормоча:

— Да что я такого сказал? За Нину я ведь извинился… Шуток не понимают…

Через миг он уже приставал со своим страшно секретным уникальным предложением к следующему посетителю, а Морской весело подмигнул дочери:

— Отличный способ распугивать идиотов! Я хорохорюсь, а ты громко волнуешься, мол, «отец, не надо! Ты только что за драку отсидел, и хорошо еще, что обидчик твой просто в больнице, а не в морге…» В следующий раз, если что, повторим более слаженно…

— Следующего раза не будет, — твердо произнесла дочь. — Об этом я и хотела поговорить. Послушай…

Морской инстинктивно вскинул ладони в знак протеста. Сейчас по плану был не разговор, а ставки. Он протянул Ларисе карандаш, она, не глядя, что-то начеркала. Потом не выдержала:

— Я так не могу! Сначала разговор. А то пойдешь делать ставки, и тебя снова перехватит какой-нибудь антисемит. Они сейчас повсюду, и сами, в общем-то, не замечают, что несут… — Она вдруг глянула отцу в глаза и быстро выпалила: — Папа Морской… Я… Я уезжаю. Навсегда и далеко. В Заполярье. Точнее — в Воркуту. Не бойся, добровольно. Ты слышал ведь, что туда сейчас идет набор специалистов? Вот мы с Олегом и решили…

Морской три раза мысленно повторил услышанное, чтоб хоть как-то осознать.

— Но… Но зачем? — только и смог вымолвить он.

Лариса фыркнула, будто отец спросил нелепость, но спохватилась и принялась разжевывать, как маленькому.

— Там обещают работу, приличные надбавки и… свободу.

— Свободу в лагере? — Морской о Воркуте, конечно, слышал. Точнее — о Воркутлаге, куда свозили заключенных всех мастей. О том, что туда требуются вольнонаемные гражданских профессий, он даже не подозревал.