Музафар схватил ее за руку и толкнул к дивану.

– Сидеть тихо, косоглазая крыса! – приказал он по-английски и еще что-то добавил на незнакомом Метлоу языке.

Китаянка от ужаса округлила глаза и часто закивала головой.

Доктор Юсуф возлежал с закрытыми глазами в мягком кресле и отрешенно курил кальян.

Нагматулла, принюхавшись к дыму кальяна, многозначительно посмотрел на Метлоу.

– Где тебя шайтан носит? – услышав стук двери, лениво проворчал Юсуф и протянул в сторону Метлоу унизанную перстнями руку: – Иди, моя тигрица, иди скорее к своему повелителю!

Метлоу сжал протянутую руку и рывком выбросил его из кресла. Юсуф вскрикнул и с кошачьей ловкостью метнулся к двери, но путь ему преградили Нагматулла и Музафар. Положив руки на кривые кинжалы, засунутые за пояса, они с брезгливым спокойствием смотрели на него. Юсуф попятился от их взглядов. Метлоу показал ему на пол, и тот послушно сел, поджав по-восточному ноги под себя. Метлоу стал с интересом рассматривать дорогие перстни на его пальцах.

– Сколько заплатил за эти цацки, док?

Но тот лишь ошалело пучил на него тусклые глаза.

– Обкурился гашиша, нечестивый пес! – пнул его ногой Нагматулла.

– А во сколько обошлось гнездышко? – оглядев заполненную дорогой мебелью комнату, спросил Метлоу и опять не дождался ответа. – Что ж, напомню, в сто тысяч долларов. А сколько я тебе дал на лечение Джона Ли Карпентера?

Юсуф скривил в злобной ухмылке губы:

– Ненавижу, христианская собака.

Музафар вдруг издал изумленный вскрик и показал отцу на массивный серебряный перстень на безымянном пальце Юсуфа, на котором была выгравирована рука с занесенным кривым кинжалом. Старый мулла, взглянув на перстень, побледнел. Положив руку на рукоять кинжала, он вперил вспыхнувший ненавистью взгляд в Юсуфа и процедил сквозь зубы:

– Я думал, что ты просто заблудшая овца, а ты, оказывается, вон из какой клоаки… Будь проклят ты, питающийся падалью! Будь проклят до седьмого колена род твой, слуга шайтана!

Юсуф лишь засмеялся в ответ.

Метлоу была непонятна бурная реакция Нагматуллы и его сына на обыкновенный, как ему показалось, серебряный перстень на пальце Юсуфа. Нагматулла, приказав сыну не спускать с Юсуфа глаз, кивком головы показал Метлоу на дверь.

За дверью он крикнул что-то жене Юсуфа, и китаянку будто ветром вымело из холла.

– На каком наречии ты шуганул эту накрашенную китайскую куклу? – поинтересовался Метлоу.

– Она китайская уйгурка-мусульманка. Я пообещал ей на ее тюркском наречии скорый шариатский суд за распутство и соучастие в преступлениях мужа.

Заперев входную дверь на ключ, Нагматулла показал Метлоу на диван.

– Присядь, Джирджис! – в чрезвычайном волнении сказал он. – Мне надо сообщить тебе что-то очень важное.

– Внимательно слушаю тебя, дорогой друг.

– Похоже, тебя совсем не удивил перстень на руке Юсуфа?

– Признаться, не очень.

– Тебе знакомо имя: Хасан ибн Саббах?

– Кажется, одиннадцатый век, – потер виски Метлоу. – Основатель какой-то мистической секты. Кажется, исмаилитов.

Нагматулла согласно кивнул.

– Я что-то читал о прошлых темных делах исмаилитов, – продолжил Метлоу, – но нынешние их наследники, насколько я знаю, представляют собой уникальное религиозное объединение во главе с единым духовным лидером – они разбросаны по всему миру и мало имеют общего с теми средневековыми фанатиками. Их лидер Карим Ага-хан IV – достойнейший и уважаемый в мире человек, меценат и благотворитель. Он, так же как и твой сын Музафар, получил в Англии отличное образование…

– Это правда, – согласился Нагматулла. – Но, к сожалению, вам, европейцам, трудно протянуть нить познания из одиннадцатого века к веку двадцатому, а мы, люди Востока, знаем, что нити добра и зла бесконечны в истории народов. Для нас яркие события прошлого не тускнеют от времени и не покрываются пылью забвения. Деяния тысячелетней давности мы помним так же отчетливо, как и деяния, случившиеся вчера. Мы их взвешиваем на одних и тех же весах. На весах нашей мусульманской истины и благочестия.

– Ты хочешь сказать, что люди Востока ближе к истине, чем мы – европейцы?

– Милостью Аллаха это так, несмотря на то, что вы опередили нас в экономике и технике.

– Меня всегда интересовали извилистые лабиринты вашей восточной истины.

– Наша истина проста, Джирджис: Добро и Жизнь – от Аллаха. Зло – от шайтана. Добро является в мир с открытым лицом, а Зло неизменно принимает множество обличий, чтобы коварством и хитростью победить доброе начало в душе правоверного мусульманина. Оно идет на совершение любого поступка для того, чтобы слуги шайтана однажды восторжествовали во всем подлунном мире.

– Насколько я понял, перстень открыл вам принадлежность Юсуфа к какой-то религиозной секте? – догадался Метлоу.

– Истинно так! Арабское «хашишиюн» означает «курящий гашиш», что в эллинской транскрипции – ассасин. Вспомни, что означает это слово у англичан?

– Убийца. У французов – тоже. Но, прости меня, все, что я читал об ассасинах, напоминает скорее занимательный миф…

– У европейцев слишком короткая память! – вспыхнул Нагматулла. – Река времени может изменить свое русло, но не может прерваться совсем, – качнул он тюрбаном и предложил: – Поговорим лучше с этим нечестивцем, пока он не пришел в себя от шока, вызванного нашим появлением. Разговор веди ты, я задам мерзавцу лишь несколько вопросов, чтобы окончательно убедиться, что он действительно тот, кто имеет право носить страшный знак шайтана.

Юсуф сидел в той же позе, с поджатыми под себя ногами, и, казалось, дремал с открытыми глазами.

– Ты изменился за эти годы, док Юсуф, – встряхнул его за плечо Метлоу. – В Пешаваре я, признаться, не распознал в тебе гениальных способностей к перевоплощению…

– Откуда ты взялся в Гонконге, американский кяфир? – оскалился тот. – Неужели забота о русском идиоте привела тебя сюда?

– Именно она…

– И с чего ты решил, что деньги на лечение русского я вложил в покупку особняка?

– Все достаточно банально. Полиция просто сверила время их снятия со счета в банке «Белый лотос» и время покупки особняка. Кстати, денег было больше, чем ты заплатил за дворец… Где остальные пятьдесят тысяч? Только не уверяй, что передал их профессору Осире.

– Они принадлежат тому, кому должны принадлежать, – с гортанным смешком ответил Юсуф.

– Тому, у кого такой же знак шайтана? – указал на перстень Нагматулла. – Его имя?

– Глупый старик, ты не знаешь его имя? Напомню. Имам Времени Фатимид его имя.

Музафар занес над Юсуфом кинжал, но Нагматулла остановил его и снова вперил горящий гневом взор в Юсуфа.