— Ты, кстати, почему опоздала-то? Что-то в семье случилось, да? С мужем поссорилась?

Последнюю фразу Алла Валерьяновна произнесла с уважительным придыханием. Сама она замужем отродясь не бывала и потому искренне полагала, что муж для того только и нужен, чтобы по утрам с ним собачиться. А насобачившись вдоволь, можно и на работу опаздывать. Тогда эта причина будет в уважительных числиться.

— Почему сразу поссорилась? Нет… Просто опоздала, и все.

— Ничего себе — просто! На полтора часа!

— Ой, да ладно, Ал Валерьянна. Что у нас тут, конвейер встанет?

— Да нет… Просто шеф сидит и психует, а я не знаю, что ему говорить.

— А пусть ваш дорогой шеф не психует! Что ему, больше психовать не из-за чего?

— Наташ, ты пройди, загляни к нему, вдруг и впрямь что-то срочное!

— Нет! Могу я хотя бы отдышаться и в порядок себя привести? Сейчас дойду до кабинета, потом уж…

Последнюю фразу она бросила уже через плечо, доставая из сумки ключи от кабинета. Ворвавшись к себе, плюхнулась в кресло, и оно с мягкой и торопливой готовностью спружинило ей навстречу, демонстрируя образчик дизайнерского, потакающего гедонизму офисного изыска. У них тут вообще все в этом смысле — лепота! Иван Андреич любит шику-блеску дать. Ну, да бог с ним… Теперь первым делом — записать «добычу»! Тетка ее называла… Корова стельная? Нет, черт возьми! Это телка — стельная! А корова — худая. А сука — в ботах! Что-то еще было, но это уже позже, мелочи сами придут в голову. Теперь — Иван Андреич, шпрехен зи дейч, и черт бы его побрал…

В порядок себя приводить, то есть стоять перед зеркалом, поправлять прическу и красить губы помадой она не стала. Еще чего! Для Ивана Андреича и так сойдет. Не такой уж у него начальницкий масштаб, чтобы лишний раз для него прихорашиваться. Раньше, говорят, он в более значительных начальниках сиживал, и даже чуть ли не высшего министерского разряда. Оттуда и секретаршу Аллу Валерьяновну за собой приволок, широту души и человеколюбие проявил. А куда ее денешь, простите? Кому она нужна, старая секретарша? Такое словосочетание для нынешних мало-мальских начальников уже само по себе звучит абсурдом! А еще говорят, что их незначительную контору специально под Ивана Андреича выдумали, чтобы на пенсии не скучал. И всеми положенными прибабахами ее наделили: штатным расписанием, бюджетным финансированием и не самым плохим офисом, тоже в безвозмездное пользование на веки вечные переданным. И называется контора красиво — государственное учреждение «Межрегиональный центр экономического взаимодействия». Вот уже два года, работая здесь в почетной ипостаси помощника директора, Наташа так и не сумела понять, кто и с кем, а главное, с какой целью экономически взаимодействовал. Хотя все сотрудники вроде при деле были — собирали данные по предприятиям, экономисты какой-то там общий эффект считали, аналитики важно его анализировали, сводили в таблицы, потом всякие выводы делали, которые сами по себе были вряд ли кому-то нужны. В общем, не контора, а пустая профанация. Все довольны и счастливы, и святое зарплатное пятое и двадцатое число каждого месяца соблюдается неукоснительно. Причем довольно-таки приличное пятое и двадцатое. За такое пятое и двадцатое в коммерческой структуре ой как пахать надо. В общем, не работа, а подарок судьбы для Наташиных творческих тайных изысков. Времени-то свободного завались…

— Доброе утро, Иван Андреич! Звали?

Весело постукивая каблучками, Наташа легко прошлась от двери до стола начальника, одновременно глядя на себя со стороны. Она умела вот так отстраняться, будто ее тень шла за ней чуть поодаль и старательно наблюдала за происходящим. А что — хороша девушка, отчего ж и не отстраниться, и не поглядеть? Роста среднего, телосложения до невозможности хрупкого, лицом не так чтобы очень красива, но нестандартна и обаятельна. Красивые лица вообще скучны своей правильностью, сейчас даже моделей с правильными чертами лица в шоу-бизнес не берут. Надо, чтоб изюминка была, дисгармония прелестного несоответствия. Вот как у нее, например. Нос слегка курносый, глаза глубоко посажены, но в их блеске угадываются энергия и живой ум, и губы чувственные, от природы пухлые, без всякого силиконового вмешательства. Длинная линия шеи плавно перетекает в немного напряженную, модельно-мосластую прямоту плеч, потом в тоненькие, астеничные предплечья. Нет, и впрямь хороша! Вон как у Ивана Андреича старческие глазки умилением потекли. Хотя ему умиление не идет — в гневе он лучше выглядит. Сразу становится — ух какой! Не старичок — орел! Наверное, и сегодня с утра порция гнева ему не помешает. А что, для эмоционального фона как раз и сойдет, раз день с утра не задался. К утреннему транспортному хамству вполне будет логично начальственного гнева подмешать, сотворить из человеческих эмоций коктейль под названием «вырви глаз». Итак, сегодня у нас по календарю объявляется день хамства и гнева! Сейчас, сейчас… Начальственный гнев — штука тонкая, он ювелирной работы требует…

— Вот что, Наташенька. Подготовьте-ка мне быстренько проект соглашения о сотрудничестве с Союзом строительной индустрии. Они звонили с утра, и мы договорились о встрече.

— А соглашение делать какое? Большое и пустое, как всегда? На пяти страницах? Ни о чем и обо всем?

— То есть как… пустое? Что вы имеете в виду, Наташенька?

Отвислые щечки Ивана Андреича напряглись и обиженно дернулись вверх, сгоняя с лица выражение старческого умиления. Сердито уставившись на Наташу, он даже носом слегка засопел, повторив уже более грозно:

— Что значит — пустое?!

— Я имею в виду нашу грамотную профанацию, Иван Андреич. Когда красивая бумага есть, а смысла в ней никакого нет. Ну какое такое сотрудничество может состояться между Центром экономического взаимодействия и Союзом строительной индустрии? Мне надо скрыть пустоту велеречивостью — так я понимаю ваше поручение?

— Какой такой вере… веле…

— Вы хотите уточнить, что такое велеречивость? Это та самая сказка про голого короля… Как будто вы ее сами не знаете! Все наши соглашения — это сплошное «объединение усилий для решения общих задач и целей», «участие в проведении взаимосогласованных и общественно значимых инициатив» и «поддержка деловых контактов». Здорово, да? Ни инициатив, ни контактов нет, а участие и поддержка есть.

— То есть как это — нет инициатив? Да вы… Да что вы понимаете вообще! Вы что, собрались меня работать учить?

— Бог с вами, Иван Андреич! Мне ли вас учить? Я думаю, в вопросах грамотной профанации вам и равных-то нет.

— Что! Да как вы… Что вы себе позволяете! Кто вам позволил вообще так со мной разговаривать? Да вы… Да я вас уволю отсюда к чертовой матери! Девчонка! Пойдите поищите себе еще такое местечко! Профанация ей не нравится, смотрите-ка! Да на место моего помощника столько желающих найдется…

Иван Андреич неловко подпрыгнул в большом «царском» кресле, схватившись сосисочными пальцами за подлокотники, откинулся на спинку и тяжело задышал, со злобным недоумением уставившись на Наташу. Ну вот чего, скажите, так осердился? Не лучше ли было усмехнуться мудро и по-стариковски — ладно, мол, болтай, молодуха, и без тебя все понимаю… Что ж они все заводятся так, с полуоборота? Давеча тетка из автобуса, теперь начальник. Не люди, а марионетки какие-то. Вроде провокации так себе, от фонаря, по вдохновению, а результат — пожалуйста. Закажешь хамство — выдают хамство, закажешь гнев — получите гнев… Очень много гнева! Вон, у Ивана Андреича даже лицо опасной апоплексической краской пошло. Стоп. Перебор, кажется. И перебор опасный. Вертаем-ка ситуацию назад…