Девочка робко шагнула вперед и вышла на полянку. Он успел обратить внимание, что ступни у нее были совсем крошечные. «Размер обуви со знаком минус», – пронеслось у него в голове. Она вытянула руку, чтобы дотронуться до разноцветных шаров, веревочки которых человек крепко держал в кулаке. Она даже не заметила, что у него сильно дрожит рука.

За спиной в это время он перехватывал рукоятку короткой, но довольно увесистой биты. Наконец, он выхватил ее и нанес девочке сильный удар.

Счастье, счастье. Радость, радость.

Была ли у них возможность быстро и без хлопот убраться отсюда после убийства? Особенно, если учесть высокое общественное положение жертвы и сам вызывающий характер преступления? Джек был уверен, что это им вполне по силам. Убить одного или даже нескольких человек и остаться при этом не только не пойманным, но даже и не подозреваемым – задача простая. Проще, чем она кажется на первый взгляд. Так происходило и происходит постоянно.

Тем не менее, Джилл была напугана и даже внешне выглядела напряженной. Но он не мог обвинять ее в этом. В «настоящей» жизни она была образованной, успешно делающей карьеру женщиной и ничем не напоминала какого-нибудь чудака-убийцу. Вовсе даже и не Джилл, она как нельзя лучше подходила для своей роли в этой сложнейшей из игр. Подходила почти идеально, так же, как и он – для своей.

– Он уже здорово набрался, почти отключается, – шепнула она Сэму в темной прихожей. – Даже хорошо, что он оказался такой внушающей отвращение похотливой свиньей.

– Ну, ты сама знаешь, как в обществе отзываются о нашем мальчике-повесе. Из него и сенатор никудышный, и любовник никакой.

Намек на улыбку, а скорее, легкая нервная гримаска, тронула лицо женщины:

– Звучит по-дурацки, но я могу поручиться за правильность такого утверждения. Ну, пошли, Джек.

Она легко обернулась на босых пятках, и бок о бок с Сэмом направилась в глубь квартиры. В ее походке наблюдался легкий изъян, но это только добавляло ей очарования. Он видел, как ее худощавая фигура движется в полутьме коридора, пока женщина не оказалась в небольшой проходной комнатке, тускло освещенной единственной лампой. Они направлялись к спальне.

Стараясь не шуметь, пара миновала гостиную, где, возле мраморного камина, гордо стоял развернутый американский флаг. От одного вида звездно-полосатого стяга и дурацких цветных фотографий на стенах, изображавших всякую ерунду, вроде регаты у мыса Код, Сэм испытал глубочайшее отвращение.

– Эт-то ты, моя милая? – прогремел хриплый, пропитанный виски, голос откуда-то из-за стены гостиной.

– А кто же еще? – игриво отозвалась Джилл. Джек вместе с ней появился в спальне:

– Итак, открываем вечер сюрпризов, – торжественно произнес он, извлекая полуавтоматическую «Беретту» и направляя ее прямо в голову сенатора.

Рука его была тверда, а в голове – полная ясность. Вот так делается история. И отступать уже поздно.

Дэниэл Фитцпатрик чуть приподнялся на кровати вне себя от удивления и ярости:

– Что здесь происходит, мать твою… Это что еще за педик? Как ты, черт побери, сюда проник? – Его лицо и шея побагровели.

Несмотря на серьезность ситуации, Джек не смог сдержать улыбки. Сенатор, распластавшийся на громадной постели, напоминал ему кита, выброшенного на берег, или, скорее, пожилого моржа.

– Ну, если так можно выразиться, я – твое презренное и грязное прошлое, которое наконец-то догнало тебя, сенатор, – заявил Джек. – А теперь заткнись. Прошу тебя. Тогда все это произойдет быстро и легко.

Он уставился на сенатора и неожиданно припомнил строчки из недавно прочитанной статьи, где кто-то, присутствующий на выступлении Фитцпатрика, заметил: «Господи, да он уже почти старик». И действительно, Дэниэл был седовласым, толстомордым, расплывшимся от жира стариканом.

Но, помимо всего прочего, он являлся врагом. Джек раскрыл сумку и подал Джилл пару наручников:

– За каждую руку к стойкам кровати. Заранее благодарен.

– С превеликим удовольствием, – изящно склонила голову Джилл. Это изящество сквозило в каждом ее слове, в каждой улыбке и каждом движении.

– Ты что, тоже в этом участвуешь? – вытаращился Фитцпатрик на блондинку, которую несколько часов назад подцепил в баре и видел практически впервые в жизни.

– Нет-нет, – улыбнулась Джилл. – Просто на меня произвели неотразимое впечатление твое жирное брюхо и густой запах алкоголя.

Следом за наручниками из сумки появилась видеокамера, которую Джек также передал женщине. Она тут же направила ее на сенатора и, отрегулировав резкость, приступила к съемке. Что-что, а с камерой обращаться Джилл умела.

– Какого черта вы делаете? – Выцветшие голубые глаза сенатора сначала широко раскрылись от удивления, а потом в них заметался неподдельный страх. – Что вам надо? Что тут происходит? Черт, я все-таки сенатор Соединенных Штатов!

Джилл сначала сфокусировала камеру на испуганных глазах Фитцпатрика, затем изменила ракурс, чтобы захватить всю панораму, а потом снова вернулась к его обиженному лицу.

Джек едва не рассмеялся, услышав это неуместное и чисто показное проявление храбрости и достоинства. Впрочем, это было вполне в духе Фитцпатрика.

Вот так вот! Пары виски, затуманившие его мозг, разом улетучились без следа. До сенатора, наконец-то, дошло, что происходит на самом деле. Сдавленным от страха голосом, он прошептал:

– Я не хочу умирать.

Неожиданно из его глаз покатились слезы. Это было одновременно и странно, и трогательно:

– Пожалуйста, не делайте этого. Не причиняйте мне вреда. Этого просто не должно произойти. Умоляю, выслушайте меня. Ну, послушайте.

Джилл понимала, насколько важным окажется отснятый материал. Прямо хоть выдвигайся на соискание премии в Академии кинематографа. Эта лента вполне могла бы стать документальным фильмом века. Им же отснятая пленка была очень нужна в их игре, как инструмент для подготовки следующих сюрпризов.

Джек пересек комнату, и ствол «Беретты» оказался в нескольких дюймах ото лба сенатора.

С этого момента и начиналась тонкая игра. Правило второе: то, что ты делаешь, – история. Здесь важна любая мелочь, любой штрих. Не забывай об этом ни на секунду.

– Нам не о чем разговаривать, сенатор Фитцпатрик. Я пришел просто убить тебя, и ничего с этим не поделаешь. Когда-то ты был ревностным католиком, так что, если сохранил веру в Бога, можешь помолиться. Помяни и нас в своих молитвах: Джека и Джилл.

Это была проверка и собственного мужества. Сэм заметил, что его рука чуть дрожит. Не ускользнуло это и от внимания Джилл.

«Это всего лишь казнь, – успокаивал он себя. – Заслуженное приведение приговора в исполнение. Ну, и, конечно, это ужас, в котором мне приходится участвовать».