Я чувствую на плече его руку и пытаюсь стряхнуть ее, но Лахлан сжимает меня крепко. Я заставляю свои руки по-прежнему лежать на столе.

Зато Лахлан отпускает мое плечо и шагает к двери, уходя из моей жизни.

Не вставая со стула, я поворачиваюсь.

– Подожди!

Лахлан оборачивается.

В эту минуту я в отчаянии. Я знаю, что теряю его.

– Ты помнишь, что сказал мне год назад? – спрашиваю я.

Он стискивает зубы и отворачивается. Я знаю: он пытается не отвечать на мой вопрос, но он ничего не может с собой поделать. Даже когда вы злитесь, любовь цепляется за вашу душу самым мучительным образом. Она будоражит вас – заставляет чувствовать – даже если это последнее, что вам нужно.

Лахлан натянуто кивает.

– Тогда, прошу тебя, не делай этого, – говорю я.

Он делает шаг вперед.

– Лахлан! – кричит Мэри ему вслед.

Он останавливается.

Я умоляю его без слов. Проходят секунды. Я жду, что он скажет Мэри, чтобы та не совала нос не в свои дела. Жду услышать от него, что ему стыдно за свои слова. Но он медленно отступает.

Мир уходит из-под моих ног. Я в свободном падении, отчаянно цепляюсь за все, что только способно спасти меня.

Фигура Лахлана становится размытой. Моя голова словно раскалывается пополам. Я хватаюсь за стол и резко падаю вперед. Столы и стулья куда-то исчезают, я их больше не вижу.

Стены покрываются трещинами и, рассыпаясь, падают на пол. Из-под земли вырастают новые стены насыщенного коричневого оттенка. Коричневый линолеум пола превращается в плюшевый белый ковер.

Вокруг меня со звоном разбиваются оконные стекла. В комнату врывается порыв ледяного ветра. Я сжимаю голову руками, издаю протяжный стон. Осколки стекла вращаются в воздухе. Они пролетают в нескольких дюймах от меня и исчезают. Огромное окно с шумом всасывается в стену. Солнечный свет меркнет, сменяясь мягким лунным сиянием.

Затем все исчезает.

Я открываю глаза. Моргаю и медленно встаю.

Я смотрю в зеркало на свое отражение. И не узнаю себя. Я выгляжу обновленной, счастливой и даже красивой. Мои светлые волосы уложены волнами и с одной стороны схвачены золотистой заколкой. Щеки обрели румянец, в глаза вернулась жизнь. Я – прежняя Наоми.

Комната отдыха исчезла.

Мое тело обтянуто облегающим платьем. Я оборачиваюсь и вижу, что моя спина обнажена. Мой взгляд тотчас скользит от платья к сидящему в углу комнаты мужчине.

Макс.

Я смотрю на него, и на моих губах играет улыбка. Пульс учащается. Он сидит, закинув ногу на ногу. Его лицо – воплощение спокойствия, ямочка на правой щеке делает его похожим на мальчишку. Но его пухлые губы растягиваются в улыбке, в которой нет ничего мальчишеского.

Он встает в полный рост. Я вижу, как он надевает на широкие плечи черный пиджак, прикрывая белую рубашку и черные подтяжки. Его галстук-бабочка развязан и болтается на шее, словно черная лента.

Его волосы взъерошены, но ему все равно. В этом весь Макс. Ему плевать на все правила и условности, и он всегда поступает по-своему.

Он поправляет воротник пиджака и подходит ко мне сзади. Его тело поглощает меня. Моя макушка касается его подбородка.

Я цепляюсь за этот момент, как за спасательный круг, держусь за него как можно дольше. Он никогда не длится долго. Но всякий раз, когда я вижу его, я убеждаю себя, что все будет по-другому, что он не исчезнет из моей жизни.

Я смотрю на его волевой подбородок и острые скулы. Он чисто выбрит, кожа загорела на солнце. Он подходит ближе и проводит рукой по моей обнаженной спине. Я вздрагиваю.

– Ты прекрасна, – шепчет он.

Я вижу нас обоих в зеркале. Он поднимает бровь. Его губы кривятся в ленивой улыбке.

Он отбрасывает в сторону мои волосы и обеими руками берет меня за плечи, словно приглашая прильнуть к нему. Что я и делаю. Мои лопатки упираются ему в грудь, и я вздыхаю. Он смотрит на меня в зеркале и медленно наклоняется, чтобы поцеловать меня в плечо. Его зубы слегка царапают мою кожу. Я вскрикиваю и наклоняю голову, подставляя ему для поцелуя шею.

Он спрашивает меня о том же, о чем и Лахлан несколько минут назад.

– Ты любишь меня, Наоми?

Мое тело все еще реагирует на то, как он произносит мое имя. У меня перехватывает горло, поэтому я просто киваю. Он наклоняется еще ближе и вдыхает запах моего тела.

Да, я люблю его. Люблю самым извращенным, самым невозможным образом.

Макс наклоняет голову и улыбается, словно знает, о чем я думаю. Его рука скользит от моей шеи вниз. Я вижу в зеркале, как его большая загорелая ладонь замирает там, где бьется мое сердце. Его пальцы ложатся на мою кожу.

Он опускает глаза и следит в зеркале за моей реакцией. Кончик его носа касается моей щеки. Мои пальцы сжимаются в кулаки, и я с упоением наблюдаю за тем, как его губы скользят по моей щеке.

– Если ты меня любишь, то не сдавайся, – шепчет он едва слышно.

– Обещаю, что не буду.

Я знаю, что будет дальше. И отчаянно хочу, чтобы на этот раз все получилось иначе. Поэтому я еще сильнее прижимаюсь к нему и вдыхаю его запах. Для меня, запертой в этом затхлом месте со стерильными стенами, Макс становится глотком свежего воздуха. Прежде чем исчезнуть, его запах обволакивает меня.

И да, он уже исчезает. Слова застревают у меня в горле, я тянусь к Максу, но рука пронзает пустой воздух.

Он исчезает, а я падаю.

Я ударяюсь спиной о спинку стула. От боли и неожиданности я вскакиваю. Мое сердце готово выскочить из груди. Я быстро дышу, пытаясь унять сердцебиение.

– Наоми, с тобой все в порядке?

Я вздрагиваю и, подняв голову, вижу перед собой Мэри. Она смотрит на меня.

Она ждет, когда я отвечу, на ее лице застыла тревога. Я громко сглатываю и качаю головой. Мои пальцы больно впиваются в бедра, тело бьет дрожь.

– Да, все в порядке.

– Пора принимать лекарства, – говорит она.

Я встаю и, кивнув, следую за ней в свою комнату.

Во мне бурлит адреналин. Лоб блестит каплями пота. Хотя Макс ушел, я все еще слышу его голос. Ощущаю его запах. Чувствую прикосновение его руки к моей коже.

Я знаю, что не выдумываю Макса. Я знаю, что ничего не выдумываю. И меня жутко пугает, что эти факты ничего не меняют.

Значение имеет лишь один-единственный факт – все думают, что я абсолютно чокнутая. И вот теперь человек, который пытался меня поддержать, теряет надежду.

Сегодня вечером я приму лекарства, лишь бы не думать о том, что меня ждет. Завтра смирюсь с тем, что для того, чтобы распутать мою историю, меня сначала уничтожат. Как та замерзшая капля воды, я неизбежно разобьюсь вдребезги.