— Марк, — слышу откуда-то сбоку и моргаю, надеясь, что это не мираж и по щелчку пальца она не исчезнет.

Она все так же стоит и переминается с ноги на ногу, в руке держит плюшевого зайца, которого я когда-то выиграл для нее в тире. Она даже не догадывается, что до сих пор является моим центром, моей вселенной.

С болью в небесных глазах смотрит на меня, заставляя сжать кулаки и спрятать руки в карманах брюк. Один только Бог знает, как я хочу ее обнять, прижать к себе что есть сил и вдохнуть аромат тела. Родного, но такого далекого сейчас…

Ее глаза, их цвет не так насыщен, как был раньше. В них нет тех самых искорок радости, которые были, когда она меня встречала раньше. Сейчас она стоит, трясётся как осиновый лист, прикусив нижнюю губу, и смотрит на меня из-под опущенных ресниц.

Черт, это ужасно больно — видеть её такой испуганной и ранимой. Знать, что нельзя к ней подойти и просто обнять, прижать к себе и спрятать от всего этого страшного мира. Безумно хочется взять и укутать ее в махровый плед, так любимый ею. Приготовить её любимое какао с маршмеллоу и почитать её любимую книгу «Ты будешь моим!» — про любовь просто парня и наследницы многомиллионной империи. И она, как раньше, выпила бы какао, укуталась в мягкий плед и легла рядом со мной, свернувшись в комочек. Она всегда говорила, что мой голос её успокаивает, дарит тепло и защиту. Но только не сейчас…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Мы так и продолжаем стоять и смотреть друг на друга, играя в молчанку. Никто не решается заговорить первым. И дело даже не в том, что нам не о чем поговорить, просто мы боимся, что не справимся.

В гостиной все так же стоит звенящая тишина и все внимание обращено к нам, не сводящим друг с друга глаз.

Она нервничает, боится.

— Здравствуй, Лиса, — не выдерживаю, здороваюсь первым.

С ума сойти, как я хочу услышать ее тихий, мягкий голос. Голос, которого мне так не хватает.

— З… здравствуй, Марк… — произносит негромко, но я успеваю уловить, что голос хриплый, словно она всю ночь плакала.

Чёрт, как же больно. Ощущение, будто нож воткнули в спину и провернули несколько раз. Она нисколько не изменилась с нашей последней встречи. Все еще боится меня.

Прикусив нижнюю губу, она дергает за уши зайца и смотрит на меня. В глубине ее глаз отражается непреодолимый страх. Лиза напоминает загнанного оленёнка и даже не представляет, как мне больно смотреть на нее такую.

Больно, как в тот день, когда она сообщила о разводе. Я долго пытался вникнуть в суть написанного на бумаге, но буквы будто расплывались и не позволяли собрать пазл воедино. До последнего надеялся, что это какая-то глупая шутка, опечатка. Но нет, тогда она твердо решила меня отпустить.

Глупая, думала, что я буду счастлив без нее. Как бы не так…

Тогда я взял отпуск за свой счет и точно помню, что недели две пил, не просыхая. Не понимал, почему она решила так поступить, почему перестала бороться за нас, а главное — за себя. Почему она сдалась? И только спустя месяцы безответных скитаний, я наконец понял, что моя девочка сломалась. Она не смогла собрать себя заново и не позволила сделать это мне.

— Как дела? Слышал, экзамены сдала с отличием, правда? — улыбаясь, смотрю на нее и в какой-то момент чудом улавливаю блеск в ее глазах.

Словно она счастлива, что я интересуюсь ее жизнью, даже находясь от нее на расстоянии.

— Да, Герману Сергеевичу понравилась моя дипломная работа. Хочешь посмотреть? — произносит с энтузиазмом и улыбается так, как только может улыбаться человек с раненой душой.

— Да, конечно. Покажешь? — соглашаюсь слишком быстро, боясь, что она передумает и убежит в свою комнату, снова оставив меня одного.

Улыбнувшись, она разворачивается и уходит в свою комнату, а я остаюсь на месте и провожаю её взглядом, не двигаясь. Боюсь, что если вдруг пошевелюсь, то проснусь, а все это окажется прекрасным сном. Моим сном.

— Марк, ну ты идешь? — Дергаюсь от звонкого голоса и киваю.

— Да, иду.

Прошло два года с того дня, когда я был здесь в последний раз. Видел ее. Она сидела на кровати, прижав колени к подбородку, и раскачивалась, смотря пустым взглядом в стену. Я замер на пороге, боясь сделать шаг ей навстречу. Лиза тогда меня не сразу заметила, слезы катились из ее глаз непрекращающимся ручьем. Моргнув, она перевела взгляд в мою сторону, заставив отступить. Именно тогда, увидев пустоту в ее небесных глазах, я понял, что это наша последняя встреча.

Она убила нас. Нашу любовь.

А потом подала на развод, и я начал жить на автомате: работа, дом, она… на расстоянии.

Сейчас ее небольшая комната немного ожила, наполнилась жизнью. Лиса переклеила обои, сменила ненавистный ей персиковый цвет на нежно-голубой. Переставила мебель, как давно хотела. Центр комнаты занимает ворсистый ковер, единственное, что она забрала из моей квартиры, помимо своих вещей. Обратив внимание на стены, вижу ее картины, в которых живет частичка ее души. И только самый светлый угол у окна отведен для творчества. Полка с красками, небольшой стол, а нем банка с кистями, рядом мольберт и она.

Я подхожу слишком близко, вдыхая аромат ее волос. Невольно смотрю на картину, на которой сосредоточен ее взгляд. Она стоит молча, обняв себя руками, и думает о чем-то сокровенном.

Жутко хочется ее обнять, прижать к себе и, зарывшись рукой в гладкие волосы, поцеловать. Вспомнить вкус ее манящих губ. Провести языком по верхней губе, коснуться мочки уха и спуститься к шее.

Я помню, это её эрогенная зона, одна из… Но вместо это я сжимаю кулаки и прячу их в кармане брюк, от греха подальше отступаю на шаг.

Невозможно. Она так близко. Так рядом. И мне так хочется ее любить.

— Марк, что ты видишь? — спрашивает тихо, и мне приходиться взять себя в руки и вновь посмотреть на картину.

— Ты, как всегда, молодец. Очень красиво, — произношу на автомате, рассматривая картину.

Она правда получилась довольно красивая и живая. В какой-то момент мне даже кажется, что я это уже видел вживую. Лисенок выбрала тему авиации, не знаю почему, правда. Она далека от авиации и рисует только то, что может прочувствовать, пропустить через себя. Неужели она смогла полюбить небо, как его люблю я?!