На следующее утро избитые мышцы и суставы налились мучительной болью; через два дня стало еще хуже. На сильно распухшую сломанную руку Марка наложили шину. Вскоре он слег с лихорадкой, которая, по словам лекаря, произошла от размозженной кости. Жар держался несколько дней, и Марка заставляли лежать в полной темноте, пока Гай изнывал от беспокойства за дверью.

Со стычки в лесу прошла почти неделя. Марк спал: он был еще слаб, но пошел на поправку. Мышцы Гая по-прежнему болели, если их напрячь, а лицо украшал узор из желтых и фиолетовых пятен, стянутый блестящими кусочками подживающей кожи. И все-таки время пришло. Он должен найти Светония.

Гай брел по отцовскому лесу, и мысли его были полны страха и боли. Что, если он не найдет Светония? Ему не с чего гулять в лесу день напролет. А что, если тот будет с друзьями? Они убьют Гая, это точно. Сейчас Гай взял лук и на ходу упражнялся. Лук взрослый и слишком велик ему, но можно воткнуть нижний конец в землю и натянуть тетиву настолько, чтобы испугать Светония.

— Светоний, ты гнойный мешок навоза! Если я увижу тебя на земле моего отца, я прострелю тебе голову! — повторял на ходу Гай.

Стояла прекрасная погода, как раз для прогулок по лесу. Перед выходом Гай пригладил свои каштановые волосы маслом и надел чистую простую одежду, которая не стесняла движений. Он услышал впереди шаги и удивился, потому что это была их часть леса. На широкой тропе появился Светоний, который так увлеченно обнимал хихикающую девчонку, что даже не сразу его заметил.

— Ты нарушил границу! — резко сказал Гай. Голос, по счастью, прозвучал ровно, хоть и высоко. — Ты в поместье моего отца!

Светоний подскочил от неожиданности и выругался. Увидев, кто ему угрожает — всего лишь Гай, который поставил лук на тропу, — он расхохотался.

— Так ты теперь волчонок! Прямо оборотень какой-то, как я погляжу. Тебе прошлого раза мало, волчонок?

Хотя девочка показалась Гаю очень красивой, лучше бы она ушла, и подальше. Он не рассчитывал, что Светоний будет с ней: теперь он еще опаснее.

Светоний мелодраматически обнял подружку.

— Осторожно, дорогая! Это страшный воин. Он особенно страшен, когда висит вверх ногами, — тогда он просто непобедим!

Светоний рассмеялся своей собственной шутке, девочка тоже.

— Это о нем ты говорил, Тоний? Посмотри, какая злобная мордашка!

— Если я тебя еще раз здесь увижу, то проткну стрелой, — поспешил сказать Гай непослушным языком и туже натянул тетиву. — Уходи, или застрелю!

Светоний перестал улыбаться и оценивающе посмотрел на него.

— Ладно, парвус люпус,[4]сам напросился!

Светоний внезапно бросился на него, и Гай спустил тетиву слишком быстро. Стрела ударилась в тунику подростка, не причинив тому никакого вреда. С торжествующим криком Светоний вытянул руки и двинулся вперед. Глаза его были жестоки. Гай в панике вздернул лук и попал ему по носу. Брызнула кровь, и Тоний взревел от злобы и боли, из глаз потекли слезы. Не успел мальчик снова поднять лук, как Тоний одной рукой схватил Гая, а другой стиснул его горло. Он так разозлился, что не мог остановиться и проволок мальчика еще шагов шесть-семь.

— Все, угрозы кончились? — прорычал Светоний, сильнее сдавливая руку.

Из его носа текла кровь, пятнами покрывая претексту. Светоний вырвал лук и начал осыпать Гая ударами, держа его за горло.

«Убьет и скажет, что это был несчастный случай, — с отчаянием пронеслось в голове Гая. — По глазам видно. Воздуха!»

Гай молотил кулаками, но не мог дотянуться до противника так, чтобы ударить больно. Все посерело, как во сне, уши заложило. Тоний швырнул его на мокрые листья, и он потерял сознание.

Час спустя Тубрук нашел Гая на тропе и привел его в себя, плеснув воды на избитую голову. Лицо Гая покрылось коркой крови. Едва заживший глаз опять заплыл, и с этой стороны Гай видел только темноту. Нос снова был сломан, на теле не осталось живого места.

— Тубрук, — прошептал Гай, почти не осознавая, где он и что с ним, — я упал с дерева.

Смех мужчины эхом раскатился по густому лесу.

— В храбрости тебе не откажешь, парень! А вот в умении драться… Пора тебя как следует научить, а то доиграешься. Когда из города вернется отец, я с ним поговорю.

— Ты ведь не расскажешь ему о… о том, как я упал с дерева? На лету я наткнулся на много веток.

Из разбитого носа текла кровь; Гай чувствовал ее привкус.

— Ты по дереву хоть раз попал? А? — спросил Тубрук, глядя на измятые листья и читая ответ сам.

— Ну, теперь у дерева нос такой же, как у меня.

Гай хотел улыбнуться, но его вырвало прямо в кусты.

— Хм-м-м… Думаешь, все кончилось? Я не позволю, чтобы ты и дальше вел себя в том же духе. Еще покалечишься или погибнешь. Когда твой отец уезжает в город, он думает, что ты учишься выполнять обязанности его наследника и патриция, а не хулигана, который ввязывается в глупые драки. — Тубрук замолчал, достал из подлеска сломанный лук с лопнувшей тетивой и покачал головой. — А за то, что ты утащил лук, я должен хорошенько тебя поколотить.

Гай печально кивнул.

— Хватит драться, ясно?

Тубрук поднял его и отряхнул от земли.

— Больше не буду. Спасибо, что пришел за мной, — ответил Гай.

Мальчик сделал пару неуклюжих шагов и чуть не упал. Старый гладиатор вздохнул, быстро поднял его на плечи и понес домой, крича: «Пригнись!», если попадались низкие ветки.

Если не считать повязки на руке, за неделю Марк почти поправился.

Марк был ниже Гая почти на два дюйма;[5]у него тоже были каштановые волосы и сильные руки и ноги. По сравнению с телом руки Марка были непропорционально длинны, и он утверждал, что, когда вырастет, станет великим воином, потому что легче дотянется до противника. Он умел жонглировать четырьмя яблоками и хотел было попробовать ножами, если бы рабы с кухни не рассказали об этом Аврелии, матери Гая. Та кричала на него до тех пор, пока мальчик не пообещал больше никогда так не делать. С тех пор Марк каждый раз брал в руки нож для еды с некоторым колебанием.

Когда Тубрук принес почти бесчувственного Гая на виллу, Марк как раз вылез из постели и спустился на огромную кухню, состоявшую из нескольких помещений. Он увлеченно подбирал пальцами жир со сковород, как вдруг услышал голоса. Марк рысью побежал вдоль ряда массивных печей из кирпича к комнате Луция.

Луций был рабом-лекарем. Он лечил не только семью, но и их рабов: перевязывал опухоли, накладывал компрессы из личинок на гнойные раны, выдергивал клещами зубы и зашивал порезы. Это был тихий, терпеливый человек; сосредоточиваясь, он всегда шумно дышал носом. Тихое сопение пожилого лекаря стало означать для мальчиков покой и безопасность. Гай знал, что после смерти отца Луций получит свободу — в награду за безропотную заботу об Аврелии.