Лодочник скользнул назад во мрак так же тихо, как и появился оттуда, и, казалось, был рад, что ему удалось скрыться.

Бдительный Бессетт склонился с набережной и протянул руку в тот самый момент, когда гость начал карабкаться по лестнице в свете фонаря. Тот ухватился за нее и поднялся на мощеную поверхность с ворчанием, в котором чувствовался оттенок усталости.

Судя по всему, немолодой человек.

Это стало понятно, когда он повернулся лицом к газовому фонарю, который качался на балконе «Проспекта», прибрежной гостиницы. У него было изнуренное и обветренное лицо, с маленькими жесткими глазами и носом, свисающим с его лица, как грушеподобный кусок колбасы. Словно для завершения обескураживающей картины, его подбородок был рассечен шрамом, который шел вверх через рот, страшно изуродовав нижнюю губу.

Теперь понятно, почему лодочник так испугался.

— Прекрасная погода нынче, не так ли? — сказал Бессетт.

— Да, но я слышал, что в Марселе идет дождь, — прозвучал скрипучий голос с сильным и явно французским акцентом.

Бессетт почувствовал, как внутреннее напряжение ослабло, но не до конца. Да, фраза была правильной. Но вдруг что-то не так, и тогда может возникнуть проблема, к тому же он никогда полностью не доверял французам.

— Я — Бессетт, — сказал он просто. — Добро пожаловать в Лондон.

Мужчина положил тяжелую ладонь на правое плечо Бессетта.

— Пусть ваша рука, брат, будет как правая рука Бога, — произнес он на безупречной латыни. — И все ваши дни будут посвящены Братству, а также службе Ему.

Не ощущая никакой враждебности, Бессетт вытащил левую руку из кармана, выпуская рукоять кинжала, за которую инстинктивно схватился.

— Итак, вы — Дюпон, — продолжил он. — Сэр, ваша репутация опережает вас.

— Я заслужил свою репутация давно, — сказал француз. — Еще в молодости.

— Надеюсь, ваше путешествие прошло без происшествий?

— Да, быстрая, легкая переправа. — Гость наклонился к нему. — Итак, я наслышан о новом безопасном доме, который вы здесь держите. Даже мы, французы, не можем не восхищаться вашими достижениями.

— Это гораздо больше, чем безопасный дом, Дюпон. — Бессетт поманил его вниз по узкому проходу, соединяющему Пеликан-Стейрс с Уоппинг-Хай-стрит. — Мы нацелены на восстановление этой секты. Мы живем практически в открытую под видом своего рода интеллектуального общества.

Гость фыркнул с галльским презрением.

— Удачи, брат мой, — сказал он, шагнув в свет газового фонаря. — Как вы знаете, мы во Франции не настолько смелы, но на это у нас есть веские причины.

Бессетт тонко улыбнулся:

— Я понимаю, куда вы клоните, Дюпон. Скоро уже все будут задаваться вопросом, закончится ли когда-нибудь политический переворот во Франции.

Француз приподнял широкое плечо.

— Только не на моем веку, — ответил он спокойно. — И все ваши прекрасные достижения здесь, в Лондоне, никогда не изменят этого факта.

— Да, к сожалению, возможно, вы правы, — сказал Бессетт. — Что касается дома — он называется Общество Сент-Джеймс. Любого брата из Общества золотого креста, который путешествует по Англии, мы будем рады приветствовать в резиденции. И даже тех, кто не поддерживает объединение.

— Благодарю, но я не должен задерживаться. — Француз тревожно повел плечами. — Итак, мой новый брат, мы идем? Есть ли у вас экипаж?

Бессетт кивнул головой в сторону трактира.

— Общество пришло на встречу с вами, Дюпон. Они ждут внутри.

И тут дверь в «Проспекте» распахнулась, и оттуда вывалилась парочка безвкусно одетых хохочущих девиц, под руки держащих с двух сторон моряка — незадачливого молодого лейтенанта. Он казался богатым, пьяным и совершенно одураченным, а это, как известно, — легкая добыча любой проститутки.

Француз оценивающе посмотрел им вслед, а затем пренебрежительно проворчал:

— Ах, брат мой, жизнь одинакова во всем мире, не так ли?

— Да, после этой парочки бедолаге до Дня всех святых будет больно мочиться, — проворчал Бессетт. — Пойдемте, Дюпон. Здесь, в «Проспекте», сносный бренди и всегда тепло.

Внутри, в пивной публичного дома стоял гул — вокруг шершавых, разбитых столов сидели мужчины из верфей, а трактирные служанки шуршали платьями, лавируя между столами с изящно поднятыми высоко над головой подносами с пивными кружками. Грузчики, корабельные плотники, моряки всех национальностей, даже случайно оказывавшиеся здесь судовые магнаты — все они в конце концов приходили в «Проспект», где можно было в хорошей компании съесть горячее блюдо и запить его пинтой пива.

Бессетт повел Дюпона, и, обогнув бар, они попали в более тихую комнату, где столы стояли вдоль ряда маленьких застекленных окон, выходящих на реку. Трое его коллег тут же поднялись со своих мест и пожали руку Дюпону, приветствуя его. Но Бессетт, хорошо зная своих приятелей, видел натянутость в каждом движении их мускулов и проявлении чувств в общепринятом смысле, — каждый выдавал привычную настороженность. Даже если Дюпон и был представителем Братства, он все равно приехал как агент Галльской конфедерации, радикальной и скрытной секты.

— Добро пожаловать в Англию, сэр. — Священник, преподобный мистер Сазерленд, указал на пустой стул. — Приятно встретиться с одним из наших братьев за морем. Мои коллеги, Рутвейн и Лейзонби.

Последовал обмен рукопожатиями, а затем Рутвейн щелкнул пальцами одной из девушек, отправив ее за бутылкой бренди.

— Итак, Дюпон, я услышал от своих католических соотечественников в Париже, что надвигается беда, — начал Сазерленд, как только бутылка и бокалы были расставлены на столе. — Вы приехали из-за этого?

Дюпон глотнул бренди, и его покрытый шрамами рот еще больше изогнулся. Он сразу же опустил бокал.

— Вы правы, ребенок попал в чужие руки, — сказал он. — Нам требуется ваша помощь.

— Ребенок? — Темное лицо Рутвейна окаменело. — Дар, вы имеете в виду?

Француз поскреб рукой по тому, что выглядело как однодневная щетина.

— Похоже, что так, — согласился он. — Хотя ребенку нет еще и девяти лет, обстановка… внушает беспокойство.

— Какое же? — Лорд Лейзонби, грубый широкоплечий мужчина, откинулся на стуле, расставил свои обутые в ботинки ноги пошире и начал рассеянно крутить бокал, стоящий на поцарапанном дубовом столе. — Хранители в Париже не могут поспевать за своими расходами?

Дюпон ощетинился.

— Как вы знаете, в нашей стране царит беспорядок, — лязгнул он зубами. — Наш король в настоящее время проживает здесь — в полном изгнании, и даже в наше время мы с трудом можем удерживать чернь от того, чтобы они не выкатили проклятую гильотину снова. Да, милорд Лейзонби. Мы не всегда можем поспевать за своими расходами. На самом деле мы часто боимся за свои головы.