обряд наречения, пригласил в саклю самых почтенных людей аула. Они неторопливо и важно расселись в сакле, словно предстояло решать судьбу целой страны. В руках они держали по пузатенькому изделию балхарских гончаров. В кувшинах была, конечно, пенистая буза. Только у одного, самого старого человека с белоснежной головой и бородой, у старца, похожего на пророка, руки были свободны.

Этому-то старцу передала меня мать, выйдя из другой комнаты. Я барахтался на руках старца, а мать между тем говорила.

— Ты пел на моей свадьбе, держа в руках то пандур, то бубен. Песни твои были хороши. Какую песню ты споёшь сейчас, держа в руках моего младенца?

— О, женщина! Песни ему будешь петь ты, мать, качая его колыбель. А потом песни ему пусть поют птицы, реки. Сабли и пули тоже пусть поют ему песни. Лучшую из песен пусть споёт ему невеста.

— Тогда назови. Пусть я, мать, пусть весь аул и весь Дагестан услышат имя, которое ты сейчас назовёшь.

Старец поднял меня высоко к потолку сакли и произнёс:

— Имя девочки должно быть подобно сиянию звезды или нежности цветка. В имени мужчины должны воплощаться звон сабель и мудрость книг. Много имён узнал я, читая книги, много имён услышал я в звоне сабель. Мои книги и мои сабли шепчут мне теперь имя — РАСУЛ.

Старец, похожий на пророка, наклонился над одним моим ухом и шепнул: “Расул”. Потом он наклонился над моим другим ухом и громко крикнул: “Расул!” Потом он подал меня, плачущего, моей матери и, обращаясь к ней и ко всем, сидящим в сакле, сказал:

— Вот и Расул.

Сидящие в сакле молчаливым согласием утвердили моё имя. Старцы опрокинули кувшины, и каждый, вытирая рукой усы, громко крякнул.

...Оказывается, седовласый горец, повидавший мир и прочитавший много книг, вложил в моё имя смысл и цель».

В переводе с арабского Расул означает «посланник», «представитель». Имя в горах популярное и почитаемое, так как традиция связывает его с пророком Мухаммедом — посланником Аллаха.

Дом Гамзата был обычной саклей с земляным полом и такой же крышей, которую после каждого дождя или растаявшего снега приходилось утрамбовывать каменным катком. Добра в доме было мало, всё богатство Гамзата составляли книги. Многие из них Гамзат сам же и переписал, когда учился в медресе при мечети. Ученики-мутаалимы не могли их купить, а потому прилежно переписывали. Какие-то для себя, какие-то на продажу, чтобы прокормиться. О печатных станках тогда не слыхивали.

«В потолке нашей тесноватой сакли много следов от пуль, — писал Гамзатов. — Друзья моего отца стреляли в потолок из пистолетов: орлы, гнездящиеся в окрестных горах, должны узнавать, что у них народился брат и что в Дагестане одним орлом стало больше. Когда народился я и когда мне давали имя, друг моего отца выстрелил дважды: и в потолок, и в пол».

Колыбель для младенцев была одна на всех. Она переходила из поколения в поколение, от одного ребёнка к другому. Та, в которой лежал Расул, уже качала двух его старших братьев и сестру.

Колыбели украшались узорами и надписями. Свои «Надписи на колыбелях» позже создал и Расул Гамзатов:

И ты когда-то, аксакал,

На этом скакуне скакал[2].

Когда я родился

Вот здесь мне было суждено родиться.

Был сделан знак на косяке дверей.

И так открылась первая страница,

Страница биографии моей.

Я родился у бедной дагестанки

В труднейший год из всех голодных лет,

Когда семья вставала спозаранку,

Чтоб нащипать травинок на обед...[3]

Первые годы после Гражданской войны были голодными. Неурожаи случались, но главной причиной голода были не они. Трудолюбивые горцы делали запасы и умели выживать. Однако в те тяжёлые времена, когда горцы разделились, когда, случалось, брат шёл на брата, людям было не до полей и садов. Старые счёты, кровная месть, бесконечные стычки и набеги мешали народу залечивать раны, возвращаться к земле и созидательной жизни. Даже тем, кто всё же сеял и растил, редко удавалось сохранить свой урожай. Слишком много появилось в горах разбойников, абреков и прочего люду, которому тоже хотелось есть. Отбирали хлеб, угоняли скот. Позапрошлогодние бобы, старый курдюк, круг сыра считались роскошью. А по весне женщины собирали крапиву и другие съедобные травы, чтобы выжить.

ОТЕЦ

В свои 46 лет, когда родился сын Расул, Гамзат Цадаса был человеком образованным, мудрым и многое повидавшим. Сверх того — поэтом, любимым во всей Аварии. Его острые яркие сатирические стихи передавались из уст в уста, многие знали их наизусть.

Тяга к творчеству проявилась у него ещё в юности, но рано осиротевшему Гамзату немыслимо было прокормиться поэзией, тем более той, которая была ему по нраву. Сатира способна была принести много неприятностей, обид, даже мести, но не хлеба.

«Отец был единственный брат семи сестёр (единственная папаха в семье), а все вместе они рано остались сиротами, — писал Расул Гамзатов. — Рано отец покинул и родной аул. Дядя, опекавший сирот, отправил Гамзата в другой аул, в медресе, сказав, что у большого аула и ума больше. С тех пор отец бродил из аула в аул, не снимая с плеч хурджуна — перемётной сумы: в одном мешке книги, в другом — жареная мука. Надо сказать, что вернулся он богачом. За время своих странствий он обогатился знаниями. Ему говорили тогда на аульском годекане (общественный центр села, где мужчины обсуждают разные дела и новости. — Ш. К.): если свой талант и свои знания ты впряжёшь в одну арбу, далёкое будет путешествие. И они не ошиблись».

О той поре сам Цадаса писал в своей неподражаемой манере, озаглавив воспоминания с присущим ему юмором — «Из воспоминаний Гамзата Цадасы о Гамзате»:

«Рассказывают, что дибиры уважали Гамзата. Например, всю работу в поле они доверяли только ему. Что же касается учения, то и здесь оказывали ему содействие: особенно не утруждали науками. Пусть, мол, лучше работает... Стихи сочинять Гамзат начал в 14 лет. Первое стихотворение он посвятил собаке соседа. Сосед сильно обиделся. Чего только не придумывал он, чтобы насолить Гамзату! То обвинил его в краже какой-то медной посудины, то ещё что; и надо сказать, сосед не раз добивался того, что Гамзата тащили в суд. Но всякий раз