раз за эти последние гнетуще-тревожные дни, когда каждую минуту могла оборваться его жизнь, — Таган с тоской спрашивал себя: «Как выжить?» Казалось, вот она, правильная мысль, но ответ тотчас ускользал. «Быть храбрым? Этого мало! Знать свое дело? Но кто лучше комвзвода мог знать его? А теперь подо мной его конь… Быть первым! Ни спать, ни есть, ни пить, ни дышать, но во всем опережать врага. Первым убить! Во всем быть первым!.. Победить!»

Ночью Тагану не спалось. Как ни устал за день коновод, переживания гибели Кулиева гнали сон.

Среди туркмен были знатные батыры, нукеры, юзбаши, беки[1], но генералов до сих пор среди туркмен не было. «Якуб Кулиев был первым. Так отчего же Джерджис[2] не помог, не защитил? Кулиев был лучше всех! Почему же справедливый аллах допустил такую несправедливость?»

* * *

Таган, сын Байрама Дурды, неимущего ремесленника-текинца, родившийся в 1909 году в туркменском ауле Багаджа Мюлькаман, что всего в часе езды на хорошем скакуне от поселка Геок-Тепе, обучался летом 1941 года в школе счетоводов в Ашхабаде. В общежитии школы стоял громкоговоритель, по которому он и услышал о вероломном нападении Германии на Советский Союз.

Через несколько недель, сдав экзамены и получив свидетельство об окончании, Таган возвратился в колхоз. На следующее утро он отправился в райвоенкомат. В начале октября он уже вместе со многими аульчанами служил в части, стоявшей на государственной границе с Ираном. С этой частью Байрамдурдыев совершил поход в сопредельное государство, где в то время опасно активизировались пронацистские элементы. После ноябрьских праздников всех бывших кавалеристов откомандировали в город Байрам-Али. Там создавалась 97-я отдельная туркменская дивизия. Командиром ее в марте 1942 года был назначен прибывший из Москвы генерал-майор Якуб Кулиев.

На первых же учениях генерал, наблюдавший за действиями пулеметного расчета, где первым номером был Таган, перед строем 279-го полка похвалил его:

— Конь и оружие — краса джигита! Когда у бойца Байрамдурдыева во время атаки заел пулемет, он быстро и умело устранил неполадки. Хорошо знает боец материальную часть, и конь у него в порядке. Молодец!

В конце лета Байрамдурдыев вместе с другими был откомандирован в 61-ю дивизию 4-го кавкорпуса. А через месяц пришел приказ об отправке дивизии на фронт. Дивизия, в одном из полков которой и служил Таган, по железной дороге прибыла на станцию Камышин, переправилась на левый берег Волги и своим ходом, пройдя свыше четырехсот километров, оказалась у переправы напротив села Каменный Яр.

В пути командир корпуса Шапкин и его заместитель Кулиев обучали солдат боевым действиям в конном и пешем строю, умелой маскировке в степных условиях, применению оружия, готовили привыкших к теплу людей к надвигавшейся зиме.

Ночью последний эскадрон со штабом полка переправлялся на барже у Каменного Яра на правый берег Волги. Тянул свежий ветер, и крупными хлопьями падал снег. Таган съежился от холода. Сидевший рядом пожилой сибиряк сказал:

— Ничего, брат! Сталинград рядом. Главное — не тушуйся. Это впервинку. Храброго пуля не берет! Всю финскую прошел. Видишь — и ничего!..

…Наутро Таган проснулся от артиллерийской канонады. Весь день немцы безуспешно пытались отбить у дивизии высоту. Таган был в укрытии с лошадьми и лишь с наступлением ночи, когда бой стих, попросил разрешения комполка вместе с эскадронными поварами доставить в окопы пищу. Руки тряслись, скрежетали зубы, душа разрывалась в немой злобе, губы шептали проклятья вперемежку со словами молитвы, знакомой с детства. От вида раненых — казалось, не было солдата, которого бы не коснулась вражья пуля или осколок, — от вида убитых рождалось и росло чувство законной кровной мести, крепло сознание «убить первым».

Война прочно входила в сознание Тагана…

Два дня спустя рассвет начался с артканонады, но теперь орудия били уже из-за спины конников. Это в наступление готовились части ударной армии, и люди, зарывшиеся в землю на высоте, видели, как рванулась на врага неудержимая лавина краснозвездных танков.

Обескровленный 4-й кавалерийский корпус не в состоянии был двинуться вслед за наступавшими. Лишь через несколько дней полки корпуса направились вслед за фронтом к Дону. Много лет спустя Маршал Советского Союза А. М. Василевский в своих воспоминаниях напишет: «93-я ст. дивизия, 3-я гв. ст. дивизия и 4-й кавкорпус понесли потери до 50 %, но успешно справились с задачей. Они остановили врага и обеспечили время для подхода 2-й гв. армии. Тем самым план гитлеровского командования по освобождению 6-й армии Паулюса был сорван и были созданы благоприятные условия для перехода в наступление наших войск».

Последняя неделя 1942 года вошла в историю как неделя полного разгрома под Сталинградом мощных немецких войсковых группировок «Гот» и «Холлидт». Боевые порядки фашистских полчищ были отброшены от Сталинграда на 170–250 километров. Свершился решающий поворот в ходе всей второй мировой войны.

В этой грандиозной битве, решившей судьбу войны, принимал участие и туркмен Таган Байрамдурдыев, и вышел он из нее непобедимым солдатом.

Глава II. ЖАРКИЙ БОЙ

— Таган! — Командир полка Акопян неслышно вошел в хату, где его коновод прилаживал к седлу стременные ремни. — Помоги ребятам принимать лошадей.

Сержант вскочил на ноги, и командир по его виду понял, что тот не знает, как ему быть с начатой работой.

— С этим успеешь. Важно лучших коней отобрать. Иди на конюшни завода. Там и наших найдешь.

В конце марта щедрое украинское солнце, особенно в полдень, припекало настолько, что хотелось сбросить шинель. Но кругом еще было слякотно. Лишь кое-где по бугоркам, уже посветлевшим от солнечных лучей, начала пробиваться травка.

После Верхне-Курмоярской 219-й кавалерийский полк прошел через города Новочеркасск, Цимлянск, Шахты, Каменск-Шахтинский и теперь стоял в районе города Беловодска. Подразделения получали новейшее оружие, новую технику, снаряжение и проводили военные учения, приближенные к боевым условиям.

Таган добросовестно исполнил приказ своего командира. Кому, как не туркмену, было знать, что «лошадь есть боевое оружие кавалериста». И хотя на конном заводе не оказалось ни быстроходных ахалтекинцев, ни выносливых киргизских скакунов, ни даже гибридов-полукровок «карабаиров», Таган отобрал хороших донских, орловских и калмыцких лошадей.

Майору Акопяну он выбрал лихого жеребца-дончака по кличке Агроном, а себе взял неказистую калмыцкую кобылу Ленту.

Когда он увидел ее в первый раз, подумал, что эта лошадь на завод попала случайно. Крупная, горбоносая голова, короткие, с разметом и коровьим поставом ноги вызывали невольную улыбку. Но когда Таган вновь подошел к этой рыжей кобыле, то заметил, что она как-то особенно глядит на