Наконец, существо наткнулось на стол, свалив стоявший на нем подсвечник, липко зашлепало ладонью по клеенке, нашарило коробку спичек. Замурованная в своем теле Агата представляла каждое его движение в комнате так же хорошо, как если бы видела его в ярком дневном свете. Вот существо проверило наличие спичек в коробке, махнув им в воздухе, как погремушкой. Вот завозилось, что-то вытаскивая из живота и разрывая при этом одежду — она слышала звук упавшей на пол и покатившейся пуговицы. Вот злобное шипение, превратившееся в стон, скрежет серной спичечной головки по коробке, треск разгоравшегося пламени.

Собрав все свои силы, Агата чуть повернула голову и скосила глаза, чтобы увидеть лицо присланного за ней существа. Оно было ужасным: сморщенное, поросшее белесой щетиной, с запавшими губами и крючковатым носом. Вставив выпавшую свечу в подсвечник и затеплив ее от догоравшей спички, существо дало пламени утвердиться на фитиле. Подняв светильник на уровень глаз, оно обвело им вокруг себя, заставив огромную угловатую тень заметаться по стенам. Увидев разобранную постель, существо вытянуло к ней руку с подсвечником и, сделав несколько шаркающих по доскам пола шагов, приблизилось.

«Матерь божья, пресвятая Мария! — пробормотало существо, когда раздраженные мухи, разбуженные светом, загудев, поднялись в воздух. — И ты, мягкосердный Иисус! Да что же здесь творится?»

Отмахнувшись свечой от насекомых, существо поводило ею над телом ребенка, поджавшего перепачканные дерьмом ноги, пока не заметило следящих за огнем движений глаз Агаты. «Живая? — пробормотало существо. Наклонившись к ребенку, оно прикоснулось губами и носом к его груди: — Теплая! Слава Спасителю, я успел!..»

Через несколько минут, учинив тотальный обыск комнат, в одном из кухонных шкафов оно нашло старую лампу, в которой еще плескался на дне керосин. Когда тени были разогнаны по самым дальним углам комнаты, существо разделось, сбросив грязную и мокрую насквозь одежду на пол и отшвырнув ее ногой к двери. Оставшись в одних ветхих подштанниках, существо перестало казаться посланцем смерти, превратившись в почти лысого, очень худого и сутулого старика, заросшего до самых глаз серебряной щетиной.

Действуя одной рукой, старик вытащил из-под Агаты обгаженные пеленки вместе с простыней, скомкал и вытащил за дверь на веранду. Взявшись разжигать печь, он обнаружил отсутствие дров и, недолго думая, разломал единственный табурет, оставив лишь пару стульев, которые Лусинда придвинула спинками к кровати.

Согрев воды, старик налил ее на дно побелевшей от времени детской оцинкованной ванны, используемой в последние годы исключительно для стирки. Потом перенес в нее Агату и неумело обмыл ее, не замечая, что девочка жадно пытается ухватить мутные капли с шершавой ладони старика, которой тот оттирал засохшую на мягких волосах и щеке рвоту.

Перевернув матрац обратной стороной, он застелил постель обнаруженным в сундуке свежим бельем и лишь после этого догадался напоить Агату. Поначалу приготовленный стариком сахарный сироп лишь вытекал из ее рта, но когда жидкость затекла ей в горло, она вынужденно ее проглотила и после этого уже пила не переставая, изредка закашливаясь. Тогда старик убирал соску и поднимал голову Агаты локтем больной руки повыше, усаживая на своих худых старческих коленях. А потом снова начинал поить, потому что Агата принималась кряхтеть и тянуться к соске губами. Она выпила всю бутылку и, почувствовав теплую тяжесть в животе, с облегчением помочилась. Старик дернулся, испуганно раздвинув ноги и чуть не уронив девочку, потом рассмеялся, дождался окончания дробного стука струи об пол и пришлепнул Агату по животу: «Вижу, что рада, но могла бы предупредить!». Заново подмыв ее остывшей водой, старик переложил обмякшее тело Агаты с рук на кровать, в которой она недолго повозилась, устраиваясь так, чтобы иметь возможность следить за ним.

Сняв мокрые подштанники, старик небрежно затер ими лужицу на полу, и, нисколько не стесняясь своего высохшего от прожитых лет тела, сплошь покрытого застарелыми рубцами и перевитого набухшими венами, снова начал лазать по шкафам, что-то ища, не находя и бормоча себе под нос непонятное. Агата уже догадалась, кто этот старик, и потому перестала опасаться за свою жизнь и только пыталась понять, что же он ищет, с шумом открывая и закрывая дверцы, со стуком двигая ящики и гремя столовыми приборами.

Не найдя искомого, старик, кряхтя, всунул ноги в тяжелые мокрые ботинки и вышел из дома под дождь. Через некоторое время он вернулся с выломанной из забора доской, прислонил ее к стене и коротким ударом босой пятки разломил на две части. Подгнивший конец он оставил валяться в углу, а другой, длиною в локоть, швырнул на стол. После чего он взялся за простыню, зажал ее зубами и оторвал здоровой рукой длинную полосу ткани.

Старик казался совершенно измотанным. Агата безошибочно определила это по дрожанию правой руки, опущенной на колено, и частому мелкому дыханию. Однако старик только собирался с силами, потому что не считал свое непонятное дело законченным.

Усаживаясь на пол перед столом, он с трудом выпростал из-под себя ноги, зацепил покалеченную руку скрюченными пальцами за край столешницы, изогнулся, наваливаясь здоровой рукой и тяжестью всего тела на локтевую ямку, и потянул ее вниз. Тонкий звук, родившийся внутри старика, почти сразу перешел в стон, а потом в вой. Подсохшая было спина его, с проступающими ребрами и оттопыренными крыльями лопаток, залоснилась от пота, а шея и затылок побагровели.

Старик тянул свою руку недолго — непослушные пальцы начали соскальзывать с края стола, и тогда он перехватил ее возле запястья, уложил на обломок доски и начал приматывать путавшейся лентой ткани. Помогая здоровой руке носом и зубами, он кое-как справился с почти непосильной задачей и после этого долго сидел, уткнувшись лбом в колено.

Агата уже засыпала, когда старик поднялся с пола, задул лампу и лег рядом с ней на постель, устроив больную руку над ее головой на подушку. Здоровой рукой он прижал ее к своему холодному животу и устало пробормотал: «Ну, вот и все, Агата! Умберто снова вернулся домой!..»

2

Лусинда появилась на следующий день с окончанием сиесты.

Умберто заканчивал рытье ямы для издохшей свиньи в дальнем углу огорода, когда, разогнувшись с полной лопатой земли, заметил мелькнувшее за плодовыми деревьями платье.

Не спеша и оберегая поднывавшую руку, он выбрался из ямы, отряхнул штаны и направился к дому. Услышав, как хлопнула закрывшаяся дверь, он не сдержал усмешки: устроенный ночью беспорядок он устранял все утро, прибрав и свои вещи, так что