Грета знала, что с подобранными волосами она выглядит старше своих лет. Своей яркой внешностью ирландки – распущенные черные кудри, особо вьющиеся в сырую погоду, и синие глаза – она зачастую привлекала к себе ненужное внимание. Ничто не заставит ее пойти по этой кривой дорожке, так как она знала, насколько это опасно.

Глядя на юных покупательниц и их матерей, наряженных в красивые платья и щегольские шляпки из модных магазинов, Грета не могла не завидовать им. Им не нужно было вставать с рассветом и всю неделю целыми днями стирать.

Проповедник в церкви часто говорит им, что пред Господом Богом все равны. Но только не в Йорке, здесь не так. Ты должен знать свое место, и оно определяется тем, где ты живешь. На Нэвигейшн-стрит, хоть она и расположена в пределах городских стен, кишели крысы, а ветхие дома и задние дворы были перенаселены ирландскими эмигрантами, бежавшими от страшного голода из-за неурожая картофеля в течение нескольких лет. Брендан Костелло работал землекопом на строительстве железных дорог в Йоркшире. Приличная зарплата позволила ему жениться на англичанке. Они были уважаемым семейством, члены которого всегда были сыты и хорошо одеты, и они арендовали пристойное жилье, но его смерть от холеры все изменила. Теперь мать снимала две комнатенки недалеко от прачечной с водопроводом, так что у нее была возможность греть в бойлере воду и брать вещи в стирку.

Два брата Греты умерли в младенчестве, и теперь ее мать кормила и обихаживала только Тома и Китти. Никто не смог бы сказать, что мать не старалась изо всех сил, чтобы они выглядели как в лучшие годы, но это было нелегко в их сыром жилище. Теперь, когда Грета нужна была дома, она уже не могла посещать школу Святой Маргарет. Вместе с другими мальчишками Том собирал на улицах в ведро навоз, чтобы продать его кожевникам, и если ребятня устраивала потасовки, от него смердело так, что хоть нос зажимай. Даже Китти приходилось приглядывать за младенцами за несколько пенсов.

Были здесь и такие бездельники, как Нора Уолш, которая зарабатывала на жизнь гаданием по руке и чайной заварке, меля всякую чепуху доверчивым тетушкам. На днях, когда мать гладила рубахи, та пришла и уселась за их столом поболтать и выпросить кружку чая.

– Что вы видите? – спросила Китти, глядя, как старуха раскручивает чайные листья в чашке ее матери.

– Цыц… Я вижу, Сэйди, дорогая, что ждут тебя печали, – вздохнула Нора.

– Это я и без тебя знаю. Муж не дожил и до срока, двоих младенцев забрала лихорадка, ну и дом, полный плесени и паразитов.

– Но со временем станет лучше, поверь мне. Ты обретешь покой, вот смотри.

Грете хотелось знать больше.

– Посмотрите и мои, – сказала она, протягивая свою чашку.

Что может быть хуже последних лет? Вдруг и для нее есть хорошие новости?

– И мои! – подхватила Китти, отрываясь от своего занятия.

– Рано вам еще! – отрезала мать. – Никаких гаданий для них!

– Никогда не рано узнать свою судьбу, – возразила Нора, ставя чашку на стол. – Давай я посмотрю руку старшей. Я хорошо читаю по ладони.

– Не надо искушать судьбу, понапрасну обнадеживать. Оставь ее в покое.

Обиженная Грета встала из-за стола.

– У меня никогда не бывает никаких развлечений. Разве мои руки хуже, чем у других, или это все обман?

– Ох, ну погадай ей уже, а то не успокоится.

Осмотрев длинные пальцы Греты, вдова Уолш подняла на нее глаза. Девушка застыла в ожидании, лицо ее зарделось. Старуха открыла рот, но сказала явно не то, что собиралась:

– Ничего не вижу, дорогая моя. Все покрыто туманом. Может, в другой раз.

По тому, как Нора тут же заговорила о чем-то другом, Грета догадалась, что та увидела что-то важное.

– Значит, я умру молодой? – прошептала Грета, глядя на свою раскрытую ладонь.

– Конечно нет. Посмотри на эту длинную линию жизни и на свои пальцы.

– Что же тогда вы увидели?

– Ничего такого, о чем тебе стоит переживать. Просто живи своей жизнью, принимай ее такой, какой она будет, и пусть эти длинные пальцы сослужат тебе добрую службу. Чему быть, того не миновать, дитя мое, так что не нужно торопиться. Спасибо за чай, Сэйди. Пора мне домой.

С этими словами Нора ушла, а Грета и ее мать в недоумении посмотрели друг на друга.

– Вот что бывает, когда суешь нос куда не следует, – сказала мать.

Грета внимательно рассматривала свои ладони, гадая, действительно Нора знала что-то такое, чего не знала она, или то была лишь пустая болтовня, когда ощутила на своем плече чью-то руку.

– А ну шевелись, девочка! – гаркнула жена фермера, возвращая Грету к действительности. – Там покупательница ждет свою корзину.

– Извините, а что мне делать потом?

Этот длинный день, казалось, никогда не закончится.

– Подметешь и наведешь порядок за палаткой, поднимешь ящики на телегу. И пошевеливайся, пока мало людей.

Когда торговля заканчивалась, Грета бежала в отхожее место на Сильвер-стрит, а затем была свободна и могла побродить по старинным улочкам, позвякивая монетками в кармане. Она не торопилась домой, где ее ждало мытье в оцинкованном корыте. В воскресную школу они должны явиться безупречно чистыми, сколько бы труда и мыла это ни стоило их матери.

Грета направилась своим привычным извилистым маршрутом по глухим закоулкам к центру древнего города. Каждый житель Йорка жил в своем мире: у реки – беднота, священники – близ Кафедрального собора, солдаты – в казармах, а лавочники – в открытых допоздна своих магазинчиках. Городские стены, словно руки, обнимали всех своих жителей, и Грета любила проходить через древние крепостные ворота, ежась от мысли о нанизанных на колья отрубленных головах, которые выставляли на всеобщее обозрение в давние времена. Тут были и знаменитый замок, и парки для увеселения, но сейчас она направлялась к рядам магазинов, что беспорядочно теснились под строгим надзором башен Кафедрального собора. Роскошные лавки Лоу-Петергейта и Стоунгейта были полны красивых шляпок, картин, изящной мебели, но больше всего ей нравились витрины со сверкающими драгоценностями, тикающими часами, кольцами и ожерельями.

Грета знала каждую из этих витрин и как менялось то, что в них было выставлено, в зависимости от времени года. Трудно было удержаться, чтобы не засматриваться на элегантных леди и джентльменов, что, приехав в своих экипажах, степенно проплывали в заветные двери, за которыми их встречали люди в черных пиджаках и накрахмаленных белых сорочках. В своем коротком сером плаще и залатанной юбке, испачканной за день работы на рынке, Грета для них не существовала. Она врастала в каменную стену, когда они проходили мимо нее, пока она разглядывала витрины, размышляя о том, что бы выбрала, если бы могла себе позволить что-нибудь из того, чего ей хотелось.

Мечтать не вредно, но иногда она так долго глазела на содержимое витрин, что продавец махал рукой, прогоняя ее.