Ты, дорогой читатель, может, собираешься спросить, не учимся ли мы в летной школе. Особенно, если ты новенький и еще не знаешь про нас всех подробностей. Пожалуйста, не стесняйся, спрашивай. А я тебе в ответ расскажу про те два процента птичьей ДНК, о которых только что напомнила Джебу: мы на 98 процентов люди, а на два — птицы. У нас у всех есть крылья. И мы умеем летать. А теперь продолжай читать. Скоро тебе все станет совершенно ясно.

— Ага… — Меня по-прежнему гложут сомнения. Больше всего на свете мне хочется сейчас развернуться, побежать и взмыть в небо. Со всепоглощающим чувством свободы ощутить, как меня отрывают от земли мои собственные мощные крылья…

А Джеб вместо этого стремится затолкать нас всех в железную мыльницу, как сардины в банку.

— Макс, — Джеб добавляет нежных тонов в свой регистр, и я автоматически настораживаюсь еще больше. — Ты что, мне не доверяешь?

Шесть пар глаз разом нацелились на него. Если вместе с Тоталом, то семь.

Я мысленно перебираю возможные ответы:

а) сардонически рассмеяться — всегда полезно;

б) закатить глаза и презрительно фыркнуть;

в) бросить саркастическое «ты, дружок, наверное, шутишь».

В данной ситуации любой из подобных ответов будет вполне уместен. Но за последнее время я, кажется, слегка повзрослела. Причины? Отчасти, разбитое сердце. Отчасти, пережитая смерть Ари. Отчасти, обретение родителей. В целом, скажу тебе честно, все это, дорогой читатель, способствует взрослению.

Поэтому я серьезно смотрю на Джеба и говорю:

— Нет, тебе не верю. Но верю своей маме. А она почему-то на тебя полагается. Так что не волнуйся, мы загружаемся в самолет.

Уверенным шагом направляюсь к трапу, но успеваю заметить в глазах у Джеба боль и сожаление. Интересно, смогу я когда-нибудь забыть все его предательства и все несчастья, причиненные им и мне, и всей стае. Пусть у него были причины и оправдания. Пусть он считал, что на стороне наших врагов он мог втихаря нам помочь, пусть думал, что все, что он ни творит, делается во имя благой цели и моей высокой миссии.

Я все равно так легко никого не прощаю.

И никогда никому ничего не забываю.

В этом самолете не было обычных рядов сидений. Внутри он был больше похож на жилую комнату, гостиную, с диванами, креслами и журнальными столиками. Там нас встретили еще несколько агентов секретной службы, и, сказать по правде, они меня не на шутку напугали. Пускай мне даже известно, что это те самые люди, которые временами охраняют самого президента, но что-то есть нездоровое в мужиках, одетых в строгие черные костюмы, с солнечными очками на носу и с крошечными переговорными устройствами на лацканах. Лично меня от них передергивает.

Да еще в придачу на меня обрушился приступ неизбежной клаустрофобии, от которой в тесных замкнутых пространствах начинает бешено колотиться сердце. Поэтому я сейчас готова наброситься и разорвать на куски первого, кто приблизится ко мне с разговорами.

Одно утешение, случись с самолетом что рискованное, нас крылья спасут, и мы шестеро явно выйдем сухими из воды.

На триста шестьдесят градусов обозреваю салон самолета. Ангел с Тоталом уже свернулись на одном из диванчиков и мгновенно заснули. Газман и Клык играют в покер, Игги растянулся в шезлонге и слушает подаренный ему моей мамой айпод.

— Здравствуйте, я ваш стюард. Меня зовут Кевин Окум. Хотите содовой? Могу предложить и другие напитки. — Рядом со мной стоит красивый молодой человек и держит в руке уставленный бутылками поднос.

— Спасибо, Кевин. Мне, пожалуйста, диетическую колу. Только чтоб банку прямо при мне открыть.

Осторожность нигде не помешает. Даже в индивидуальном правительственном самолете.

Он протягивает мне закрытую банку и стаканчик со льдом. Надж — она сидит напротив меня — нетерпеливо спрашивает:

— А безалкогольное пиво из кореньев у вас есть? Я его в Новом Орлеане пробовала — та-а-акое вкусное!

— Извините, но пива из кореньев нет.

— Жа-а-аль, — разочарованно тянет Надж, — а хоть Джолт есть?

— Там очень большое содержание кофеина, — пытается возразить ей Кевин.

Мы с Надж переглядываемся:

— Уж конечно, после всего того что мы пережили, высокое содержание кофеина — самая страшная опасность, угрожающая нашим жизням.

Надж развеселилась. Ее смуглое личико точно светится изнутри. Стюард не выдерживает и ставит банку Джолта на столик между нами.

— Спасибо, — вежливо благодарит Надж быстро удаляющегося от нас молодого человека и протягивает за напитком руку. Вдруг банка сама въезжает прямо в ее раскрытую ладонь.

Что бы это значило? Похоже, мы одновременно задаемся одним и тем же вопросом.

— Самолет наклонился, — говорит Надж.

— Ага, наклонился. Но все-таки давай проверим. Просто так, шутки ради. Давай…

Я отбираю от нее банку и ставлю обратно на стол. Протягиваю к ней руку — банка стоит неподвижно.

Надж тянется к банке — банка снова вскакивает ей в пальцы.

Широко раскрытыми от удивления глазами недоуменно смотрим друг на друга.

— Это самолет опять наклонился.

— Ммм… не уверена. — Я еще раз забираю у нее банку и заставляю Надж потянуться к ней с другой стороны. Банка снова подъезжает к ее руке.

— Я магнитная, — шепчет Надж с восторгом и ужасом.

— Надеюсь, ты не начнешь намертво прилипать к холодильникам и разным другим железякам.

— Что происходит? — интересуется Клык. Почуяв новости, он плюхается рядом со мной, а за ним и Газ втискивается в кресло Надж.

— Я намагничена, — отвечает Надж с гордостью. Она, видно, уже освоилась с мыслью о своих новых возможностях.

В ответ Клык удивленно поднял брови, взял металлическую ручку, поднес ее к руке Надж и отпустил. Ручка упала на пол.

Надж нахмурилась. Наклонилась ее поднять — ручка сама прыгнула ей в руку.

Газзи присвистнул:

— Ты, правда, магнитная… местами.

— Нет, не думаю. Тут, Надж, дело не в магните, — размышляет Клык. Скорее, ты можешь притягивать к себе металл. Если захочешь.

Весь остаток полета мы экспериментировали с вновь открытыми способностями Надж и даже не заметили, как на горизонте показался Вашингтон. О его приближении нам возвестило только появление Джеба. Едва он глянул на наши возбужденные лица, как глаза его сразу подозрительно сузились:

— В чем дело? — этот его родительский тон нам хорошо знаком. Мол, я вас и ваши закидоны насквозь вижу, не придуривайтесь. Мы когда-то много лет назад жили с ним в нашем секретном доме в горах в Колорадо. Именно такой голос — и лицо тоже соответствующее — был у него, когда он нашел в туалете лягушек. Я тот случай отлично помню. Только, кажется, что все это происходило давным-давно, в позапрошлой жизни.