– Ни малейших, – без колебаний ответил директор. Доктор Стенли решил промолчать.

– В записке написано, что парня утомила жизнь и он желает свести с ней счеты. По-моему, все очевидно, господа! Самоубийство. Прошу предоставить мне отчет, письменное заявление о…

– Офицер, – вдруг перебил его директор. – Вы чувствуете в воздухе запах табачного дыма?

Мужчина глубоко вдохнул носом, хотя этого можно было и не делать.

– Чувствую, а что?

– Почему вы тогда не задали вопрос – курил ли пациент? Я, к примеру, не заметил в комнате ни пачки сигарет, ни пепельницы. Поэтому я задал себе такой вопрос, когда впервые вошел в комнату. Здесь до отвращения воняет дешевыми сигаретами.

Оба офицера засмеялись.

– Вы что, детективов пересмотрели, директор? Шерлоком Холмсом себя возомнили?

– Вопрос и вправду хороший, молодые люди, – вдруг пробился тихий, но на этот раз более уверенный голосок доктора Стенли. – Эрих Бэль на дух не переносил сигаретного дыма. Он у него вызывал тошноту и мог спровоцировать рвоту, это неоспоримый факт! Странно, что я сам не придал значения тому, что в комнате пахнет сигаретным дымом. Я настолько к нему привык, так как все и везде в этой больнице курят, что и здесь я воспринял этот запах как должное.

Улыбки сошли с лиц офицеров. И тот, который вел разговор, продемонстрировал прежнюю каменную гримасу.

– У вас пациенты спокойно передвигаются по лечебнице, курят и делают, что хотят? – обратился он к старику, но на этот раз ответил ему директор:

– Только под присмотром докторов и санитаров. И не все в этой больнице могут спокойно передвигаться, буйные – нет.

– Значит, в эту комнату мог войти практически любой пациент? Да?

– Именно так.

– Версия самоубийства остается основной. Так как в деле всегда важны не доводы, а факты.

– Безусловно, – серьезным голосом подтвердил директор, не выразив при этом на лице ни единой эмоции.

– А факты говорят, что мужчина написал предсмертную записку, а затем выпрыгнул в окно. Неважно, кто накурил в этой комнате. Может быть, курили вы, – офицер демонстративно ткнул указательным пальцем в доктора Стенли.

– Я не курю, – спокойно ответил старик.

– Неважно кто. Вы меня поняли. От вас мне нужен отчет и два заявления…

На этом месте директор снова перебил офицера.

– Учитывая факты, офицер, Эрих Бэль написал свое предсмертное письмо пальцем, так как ручки в этой комнате я не обнаружил. Может быть, ее обнаружили вы? – внимательно посмотрел на своего собеседника мужчина, в чей храм зашли в грязной обуви, нарушая шаткий покой этих стен.

Улыбка вновь появилась на лице офицера.

– Ручка может быть где угодно. В комоде. В кармане брюк. Под кроватью…

– Если обнаружите ручку, тогда я не стану строить из себя Шерлока Холмса, но на самые очевидные вещи, офицер, я привык обращать внимание. Это называется логическим умозаключением. Многим психиатрам и думать не надо, чтобы заключить, что если есть письмо, значит, должна быть и ручка, которой это письмо написано. На языке психиатров это прозвучало бы следующим образом – у любого пациента, страдающего душевным расстройством, всегда есть причина этого самого расстройства. И моя главная задача – выяснить эту причину, а не выглядеть в ваших глазах выскочкой или, как вы сказали, Шерлоком Холмсом, офицер. Это – профессиональное.

– Понятно. – Такое заявление немного сбило с толку каменного человека.

– Я не обнаружил в этой комнате ручку, – уверенно продолжал директор. – А если она внезапно окажется в кармане пациента, то я готов принять ваши доводы, офицер. Даже несмотря на невыносимый запах дешевых сигарет в этой комнате. Действительно, прийти и накурить мог кто угодно перед самоубийством Эриха Бэля.

– Где труп? – задал самый логический вопрос, какой только мог прозвучать в этот момент, старший офицер.

– Он в палате номер девять. На первом этаже, – ответил доктор Стенли, и все присутствующие незамедлительно покинули палату в поисках ручки.

Но ручки в карманах молодого светловолосого мужчины не обнаружили.

– Вы хорошо осмотрели комнату, предположив, что ручки в ней нет? – офицер обратился к директору.

– Там нечего смотреть. Комната маленькая. На кровати – нет, когда открывал комод, то и в нем не было ни карандаша, ни ручки, только станок для бритья, книга «Приют грез», несколько мужских журналов и очки. Под кроватью ручки тоже нет, я посмотрел.

– Я вас услышал. Благодарю за сотрудничество. Можете вернуться к своим делам. Мы с напарником еще раз осмотрим комнату, а затем наведаемся к вам.

– Как скажете.

И директор с доктором Стенли удалились от двух своих гостей.

* * *

– Теперь понятно, почему вы вели себя немного странно в этой палате… Кстати, спасибо, что…

– Доктор Стенли, – вдруг неожиданно остановился директор и заглянул ему в глаза. – Зачем вы ходили к Эриху Бэлю в палату?

– Я не знаю зачем, директор. Честно, не могу сказать. Просто это все случилось так спонтанно, что я просто не мог поверить в происходящее. Ведь последнее самоубийство в этой клинике, если мне не изменяет память, произошло пять лет назад. Верно? Разве вы не зашли бы из самого обыкновенного любопытства в комнату самоубийцы?

– Из любопытства – нет, а чтобы удостовериться, покончил ли он жизнь самоубийством или ему кто-то в этом помог – да. Но я вам верю. Попадая в подобную ситуацию, трудно понять, как поступить правильно.

– Это точно, – охотно согласился старик.

– Ладно, Стенли, возвращайтесь к своим делам. Напишите им подробный отчет, прикрепите историю болезни и подготовьте два заявления, а после принесите мне на подпись. Вы свободны.

И директор оставил своего заместителя у его кабинета, а сам направился навстречу двум своим старым и верным подругам – тишине и сигаре.

2

Доктор Стенли зашел к директору спустя двадцать минут. Шторы в его кабинете были плотно закрыты, там царила полутьма.

Сигара, как всегда, тлела в пепельнице. Директор внимательно изучал историю болезни Эриха Бэля.

Здесь, в этой обители тишины, директор не думал, нет! Он просто сидел, наслаждаясь сигарой и полумраком.

В редкие мгновения, проводимые в этой часовне замершего времени, директор довольствовался обыкновенным дымом, отсутствием забот и окружающей суеты. Он смаковал секунды одиночества, запивая его полусладкой тишиной, и ему было жаль тратить эти драгоценные секунды на размышления.

Нет, он не думал. Это было единственное место на свете, где директор не строил своих умозаключений, не делал выводов, его не заботило совершенно ничего. Он просто слушал самую прекрасную на свете песню – щебетание мертвых птиц.