– Все в порядке? – спрашиваю я.

– Нет, – всхлипывает тонкий голосок.

Я едва слышу свою младшую дочь из-за громкой музыки вокруг.

– Мелисса забрала мой альбом и не хочет возвращать!

Дейзи жила и дышала живописью с того момента, как впервые взяла в руки карандаш. Никому не известно, откуда берется этот особый талант. Бетти пытается проявлять художественный вкус в своих разнообразных хобби, но, хотя мы и хвалим ее старания, она не одарена от природы. Естественно, вслух я ей это никогда бы не сказала.

– А бабушка не может это уладить? – спрашиваю я.

– Она медитирует в своей комнате.

– А папа?

– Он опять задерживается.

Я подавляю раздражение. Стюарт обещал вернуться из клиники пораньше из-за сегодняшней вечеринки. Хотя Бетти великолепно справляется с девочками, она не молодеет, и я не хочу сваливать это на нее.

– Дай мне трубку! – Это Мелисса. – Я отобрала его только потому, что она мешала мне смотреть «Как стать звездой»!

Надо заметить, цель всей жизни моей старшей дочери – попасть на сцену. Я потеряла счет своим попыткам отговорить ее от этого, однако подобные беседы всегда плохо заканчивались, и теперь я сдалась. «Если у тебя ничего не получилось, это еще не значит, что со мной будет то же самое!» – огрызнулась Мелисса в прошлый раз. Ох!

– Пожалуйста, девочки, – произношу я. – Вы можете попросить бабушку, чтобы она спустилась?

– Бабушка сказала, что выйдет через минуту, но мы должны сами разбираться в своих ссорах, потому что это пойдет нам на пользу.

Все это замечательно, но сейчас я бы предпочла, чтобы Бетти вмешалась.

– А куда ты положила мой спортивный купальник? Он мне понадобится завтра для урока танцев.

Я пытаюсь вспомнить.

– В бельевой шкаф.

– Я смотрела, его там нет.

Вероятно, это потому, что в моих шкафах вечный кавардак. У меня никогда не хватает времени аккуратно сложить вещи, и я запихиваю их как попало. Не могу постоянно просить свекровь выполнять всю работу по дому.

– В корзине для грязного белья? – предполагаю я.

– Не-а.

И тут до меня доходит. Ластовица порвалась и нуждалась в починке. Купальник валяется возле моей кровати – ожидает, пока я попрошу Бетти что-нибудь с этим сделать. Я знаю все, что касается управления агентством, но шитье не входит в список моих навыков.

– О, я вспомнила! Он…

Проклятие! На этих словах мой мобильник вырубается. Я собиралась зарядить его по дороге сюда, но забыла зарядное устройство. Надо пойти и узнать на ресепшене, нет ли у них запасного. И если нет – спросить, можно ли воспользоваться их телефоном, чтобы перезвонить детям.

– Поппи… – слышу я рядом жалобный голос.

Это Ронни. Мое сердце моментально смягчается. Он немного напоминает моего отца – вот этим сочетанием тревоги и решимости на лице.

– Я слышал, сегодня здесь тот парень-викарий из «Рая для Питера». Он действительно очень симпатичный. Не думаешь ли ты…

Я знаю, что Ронни хочет сказать. Та давняя роль викария принесла Мэтью успех. Но викарий – это амплуа Ронни. Он был настоящим викарием, пока его не лишили сана (Ронни довольно расплывчато объясняет причины этого), а теперь специализируется на подобных ролях. Очевидно, беспокоится, как бы ему теперь не перешли дорогу.

– Ронни, я бы изумилась, если бы… – Но прежде чем я успеваю добавить что-либо еще, к нам подкрадывается Дженнифер.

– Поппи, это правда! Он здесь!

Музыка стихает как раз в тот момент, когда Дженнифер выпаливает последнее слово. Внезапно в помещении воцаряется тишина.

Все взгляды устремляются на мужчину, который только что вошел в зал. Он в черном смокинге, но сделал свой наряд не похожим на все остальные, изящно засунув алый галстук-бабочку в нагрудный карман, так что тот просто торчит оттуда, напоминая скорее букетик. Так может поступить кто-то в разгар вечеринки, но для этого нужна определенная самоуверенность.

Ворот его накрахмаленной сорочки расстегнут, обнажая курчавые каштановые волосы на груди. Мэтью в остроносых ботинках в стиле пятидесятых годов. В дни нашей юности такие считались старомодными, но теперь выглядят круто. Темные волосы зачесаны назад, открывая мощный лоб. Этот человек явно не стесняется выделяться – ни своим крупным носом, ни манерой одеваться.

Мэтью берет бокал с шампанским, поднесенный восхищенной официанткой. Осушает его в один глоток и берет следующий.

– Ваше здоровье! – говорит он низким бархатным голосом, словно на камеру. Проникновенно. Интимно. Такое ощущение, будто этот человек наслаждается аудиторией. Он окидывает взглядом толпу, на мгновение задерживая его на Дорис Дэйс и некоторых других избранных, так, словно каждый из них – самый важный человек в мире.

Затем его взгляд останавливается на моем лице. У меня перехватывает дыхание. Мэтью Гордон направляется прямо ко мне.

– Попс… – произносит он, стоя теперь настолько близко, что я чувствую запах мяты от его дыхания. Никто не называл меня так уже много лет.

Я замечаю, что челюсти у присутствующих отвисли, на лицах застыло молчаливое выражение: «Пожалуйста, познакомь меня с ним!» Имя этого человека ничего не сказало бы моим детям. Да и для людей моего поколения оно тоже мало что значит, если только у них нет энциклопедической памяти, как у Дженнифер. Но это не важно. Люди все равно бы пялились. Этот мужчина объективно так красив, что умереть-не-встать, и в нем есть представительность. На троих отмеренная.

Мэтью протягивает руку, чтобы пожать мою. Его кожа горячая на ощупь. Точно так же, как тогда, двадцать три года и три месяца назад, когда он в последний раз прижимался ко мне в моей маленькой комнатке в Килберне, с электрическим камином в одну спираль.

– Какой приятный сюрприз!

Зал № 1 – большой и современный, с небесно-голубым ковром, более подходящим для офиса. Перед судейским местом стоят ряды длинных столов, почти как в школьном классе. Представители обвинения и защиты в париках и черных мантиях, при движениях похожих на хлопающие вороньи крылья, сидят в разных рядах. За ними соответственно расположились их команды, все в строгих костюмах – время от времени помощники наклоняются вперед, чтобы передать записку или шепнуть что-то на ухо своему поверенному. На всех столах, включая судейский, стоят компьютерные мониторы, и даже на стене висит большой экран.

Присяжные, разумеется, тоже здесь. Когда они впервые вошли в зал и начали слушать это дело об убийстве, то выглядели потрясенно – выбитыми из привычной колеи. Но теперь, спустя два дня, многие из них освоились и стали более уверенными. Другие же до сих пор дергаются, как вон тот мужчина, который возится с «молнией» на своей куртке, будто с ней что-то не в порядке.