Полицейская машина отъехала. Толпа разошлась. Уже не дождь, а горькое одиночество пронизывает обстановку. Между Волларом и окружающим миром воцаряется мучительный мрак. Его руки дрожат, ему не удается вставить ключ зажигания.

Мотор наконец-то заработал. Грузовичок, нагруженный книгами, трогается точно так же, как прежде, но Воллар едет по проспекту чрезвычайно медленно, страх в ожидании нового удара гложет его изнутри. Ему сигналят. Он поворачивает наугад. Одна улица, другая. В ушах — приглушенный чудовищный звук от удара по детскому телу, оно сбито, отброшено на капот, падает на ветровое стекло. Треск сломанных косточек, скрип тормозов и ощущение скольжения, бессилия. Пальцы впиваются в руль, сжимаются от нелепости происходящего. Все мускулы ноги, бедра напрягаются, давя на педаль.

Вот так он, охваченный мыслями о смерти книготорговец Воллар, и ведет свою машину среди мерцающих огней, тумана набережных, не обращая даже внимания на красные огни светофоров.

Ему опять сигналят, но движение теперь не такое оживленное, а свободное пространство и мгла все заметнее. Вскоре он выезжает из города и попадает на дорогу, которая тут же поднимается в гору среди последних больших и плотно прижатых друг к другу домов.

Этот город позволяет гулять среди толпы на бульварах, среди зданий, башен, больших магазинов, а через несколько мгновений оказаться одному на горе, в какой-нибудь дикой местности.

Возникают первые виражи, уже ощутимый склон, затем изгибы между откосами скал. Валуны, скатившиеся на дорогу. И Воллар едет так, будто ему придется затормозить с минуты на минуту, продвигается предельно медленно, а внизу — залитый огнями город с желтоватой лентой проспекта, где с ним произошло несчастье, освещенные корпуса большой больницы, куда, должно быть, отвезли девочку, голубые неоновые лампы, движущиеся фары, переключение красных и зеленых огней, повсюду, среди нависающих и темных горных громад, окружающих дома.

Но Воллар уже не может остановиться. Проезжает безлюдные деревни, рощи, долины, хвойные леса. Внезапно исчезнувший город погрузился в дымку размытых огней. Будто горная мощь чудесным образом стерла его. И тут дождь превращается в растаявший снег, затем с набором высоты потоки воды становятся белыми хлопьями.

Дорога стала круче, но, главное, у́же, чем-то вроде расселины в густом лесу. Риск потеряться, раствориться. Грузовичок практически не продвигается дальше. Кажется, он уснул, не решается проехать еще метр, еще один. Достигнув узкого места, он, наконец, останавливается и стоит здесь, на дороге, словно обессилев. Воллар открывает дверцу, позволяя хлопьям осыпать его в тишине. Все покрыто белым слоем, снежным покровом окутаны ветви деревьев, кружева на траве у обочин, серебристый иней смягчает тьму.

На краю широкого пустынного пространства абсолютно закрытый отель. Слепые окна в черном лесу. Машины по уборке снега не справились здесь. Сваленные стволы деревьев. Мертвые гиганты под снежным саваном. А дальше дорога снова уходит в глубину зарослей в сторону другой долины.

Выгрузив свое большое тело, Воллар распрямляется в ночи, поднимает голову к небу и начинает идти в этом одиноком пространстве. Прячет кулаки в карманы. Мороз кусает ему лицо, плечи.

Поначалу дорога кажется ему мягким ковром, затем по лесной тропинке он продвигается дальше, идет по давно выпавшему снегу, среди низких ветвей, узловатых корней и почти ничего не различает в том, что его окружает. Тропинка теряется между скал. Воллар иногда спотыкается, но все же карабкается вверх, автоматически. Иногда ему приходится вытягивать руки, идти ощупью, хвататься за каменный выступ, лишь бы подняться. Он цепляется, как может, за острые травы или колючую, как коралл, зелень деревьев. И все для того, чтобы добраться, наконец, до поляны, покрытой трескучими и заснеженными растениями. Попадаются застывшие лужи грязи, белые сугробы. И Воллар останавливается под редкими хлопьями, которые падают, кажется, в замедленном темпе. В свою очередь он замирает на этом морозе, во мраке с запахом промокшей коры. Звук его дыхания заполняет пространство. Он сжимает кулаки, глубоко вдыхает и начинает кричать.

Крик его ужасен, хрипл, бесконечен. Слышен, наверное, очень далеко. Как рев животного, желающего освободиться от жуткой боли. Как желчь, исторгнутая из огромных органов. Крик, который не ослабевает и не затихает очень долго, а затем возобновляется с новой силой и все больше нарастает. Крик в горах, усиливающийся среди деревьев и скал, раздающийся все выше, среди вершин, крик, раздавленный черной пеленой неба. Крик Воллара чрезвычайно силен: все вокруг умолкает и глубже врезается в землю. К тому же хруст. Ни звука животных, спрятавшихся в своих норах, сжавшихся в ямках, лишь этот крик, один только крик в ноябрьской ночи.

Ни на одну секунду крик не становится плачем. Воллар не умеет плакать. Он только вопит до изнеможения. И долго ждет, прежде чем снова отправиться в путь, до колен погружаясь в вязкую гущу, а затем в нагромождение растений. Когти под снегом. Он спотыкается на громоздких камнях. Идет вперед, согнувшись пополам и вытянув руки. Ему хотелось бы держаться прямо, прорваться сквозь лес, как допотопный зверь, своей неистовой силой пробить гору, но множество раз большие мертвые ветви ломаются о его лоб, и он уже не понимает, что стекает по его щекам — растаявший снег, пот или кровь.

В первый раз он падает неудачно, и ему кажется, что ребра поломаны о пень. С большим трудом встает, распрямляется, невольно стремясь вызвать боль, стучит кулаками по стволам, но вдруг земля уходит из-под ног и он падает во второй раз, опрокидывается, не переставая скользить по склону, увлекаемый собственной массой. А когда наконец останавливается, то барахтается в снегу и замерзшей грязи.

Он уже не чувствует ни рук, ни ног. Лоб и ребра причиняют боль, но эта боль оказывается также странной защитой, Воллар абсолютно растерян. Куртка промокла, а влажность бередит его старую кожу и такое выносливое тело. Он будто почувствовал более твердую почву под ногами, худо-бедно пошел по запутанной тропе. И даже не протягивает больше руки вперед, прокладывает путь в темноте.

Тропа снова спускается, сдвиг в мученье. Воллар больше не испытывает потребности в крике. Он собирается, овладевает собой. Глубоко дышит, прислушиваясь к ночи. Давящая тишина. Должно быть здесь есть звери, погруженные в зимнюю спячку и безразличные к этому нелепому страданию.

Впервые он замечает, что все части тела у него дрожат, челюсти стучат и что невозможно остановить эту тряску. Однако ощущение ужаса исчезло у него внутри. Он знает, что не умрет этой ночью и даже не простудится, если продолжит двигаться. Знает, какие запасы энергии содержатся в глубине его огромного тела. То, с чем он столкнулся, — всего лишь один из ликов зла. Ему известны и другие. Его блуждание в горах, боль и продвижение во тьме у хорошо знакомой горы только помогают ему признать, что впредь придется жить с этим непоправимым абсурдом: он задавил и, быть может, убил ребенка.

Воллар прихрамывает и дрожит в тишине, но обретает прежнюю твердость мысли. И теперь продвигается по маленькой горной дорожке.