— Ты еще больше стал, что ли.

— Вам кажется, теть Том, — смеюсь, обнимаю женщину.

Она мне как вторая мама, с детства меня знает и воспитывает, сколько себя помню, столько она у нас работает. Теперь вот вместе с Олькой, потому что дом все-таки не наша трешка, пусть и крупная.

­— Хмм, — за спиной раздается глухое покашливание.

Оборачиваюсь. Отец все же решил почтить нас своим присутствием. Говорить не торопится, меня взглядом только буравит.

— Че, даже не поздороваешься? — пожимаю плечами, протягиваю отцу руку.

Он не особо торопится ее пожимать. Отношения у нас с ним испортились после того случая в лицее, когда я осмелился ему угрожать. Отец мне до сих пор мои закидоны простить не может, да и гордость я его порядком задел. А не нужно было мою женщину оскорблять, пусть даже она так и не стала моей.

В груди опять противно ноет от одного лишь воспоминания об Александровне.

— Я все еще надеюсь, что ты возьмешься за голову и передумаешь, — наконец произносит отец, пожимает мою руку и, не глядя на меня, идет к столу.

Индюк упертый, да только я вот точно такой же. Характером-то я в него.

Олечка с Тамарой Васильевной предусмотрительно исчезают из кухни, чуя надвигающуюся бурю, мама поджимает губы, садится за стол рядом с отцом, но ничего не говорит, видно, что сдерживается. Она тоже не в восторге от происходящего, от отношений между мной и отцом напряженных, но старается в это не вмешиваться. Все же мужики, как-нибудь сами со своими соплями разберемся.

— Не передумаю, — выдаю твердо, понимая, что нарываюсь. Сам же занимаю место напротив отца. Он оотрывает взгляд от своей тарелки, переводит его на меня. — Я приехал насовсем, возвращаться в Чехию я не собираюсь.

Я выдерживаю недовольный взгляд отца, глаза в глаза. Не каждый так может, обычно люди сразу тушеваться начинают, а я могу, с детства, на равных на него смотреть, и, если я что-то решил, значит я решил, и гляделки эти ничего не изменят, он это знает прекрасно, просто смириться не может. Как-никак я сейчас его авторитет подрываю, пусть никто этого и не видит, но батя это дело не любит.

— Ты хоть понимаешь, какую глупость совершаешь? — он все-таки не выдерживает, взрывается, голос повышает. А зря. На меня вот такие психи не действуют. Я смотрю на него молча, к еде не притрагиваюсь, жду пока продолжит, выговорится. — Какое образование ты здесь получишь? Ладно бы еще в столицу, так нет же, его в наш задрипанный универ потянуло.

А вот это не надо, вот это он зря. Дед этому универу всего себя отдает, он с недавних пор ректор. Дел много, нервов — еще больше. Мозги делают все кому не лень, начиная студентами, заканчивая чиновниками.

— Он ничем не уступает ни столичным, ни европейским, и, если ты забыл случайно, ты тоже его окончил, скажешь, херовое у тебя образование? Или может отец твой дурак и хреново им руководит?

— Егор, — вмешивается мать, меня осаждая.

— Ты обороты поубавь, не дорос еще на повышенных тонах с отцом говорить, мы с матерью тебе только лучшего хотим.

— Мне лучше дома. А будешь продолжать на меня давить, я заберу документы и свалю в армию.

— Ты совсем умом поехал? Мало было нам с матерью головной боли, когда ты загулять решил?

— Женя, — шипит на него мать.

— Лучше не продолжай, пока не наговорил лишнего, — предупреждаю отца, и откидываю в сторону салфетку с вилкой. — Спасибо за ужин, — бросаю и встаю из-за стола.

Мать пытается меня остановить, отец продолжает сокрушаться, а мне похер совершенно. Задолбал припоминать, каким идиотом я был.

Возвращаюсь в свою комнату, мысли об Александровне против воли врываются в сознание. Когда, блядь, когда меня уже попустит.

К черту. Достало. Хватаю лежащий на тумбе телефон, набираю номер Белого. Нужно развеяться, в конце концов, домой вернулись, надо бы отметить.

— Уже соскучился? — ржет Белый в трубку. — Да передам-передам, ба, тебе от бабушки привет, — добавляет он.

— Ей от меня тоже, — отвечаю. Бабушка у Белого мировая. — Как насчет завалиться сегодня в клуб?

— Отец?

Я оставляю вопрос без ответа.

— Я за любой кипиш, кроме голодовки.

— Ну Егор, ну пошли потанцуем, — пискляво нудит Маринка, и тянет меня за руку.

— Потом, — отмахиваюсь от нее, как от назойливой мухи, уже в сотый раз пожалев о том, что в этот поганый клуб завалился.

Бросаю взгляд на Белого, тому до меня особо дела нет, откинувшись на спинку дивана, он лениво потягивает пивас и лапает блондинку, присосавшуюся к нам вместе с Маринкой. И Белый, кажется, совсем не против такой компании. Девка-однодневка, жаль будет разочаровывать, но завтра он даже имени ее не вспомнит, если вообще запомнил.

Как ее там? Аня? Таня?

Похер.

— Ну Егор, ну мы так давно не виделись, — продолжает зудеть Маринка, забравшись ко мне на колени.

Я все же не железный, а она смазливая, ноги зачетные, и секс в общем-то с ней неплохой. Только какой-то сырой, пар спускаешь, а удовлетворения не получаешь. В целом я не против ее компании на ночь, если нудеть перестанет и рот займет чем-нибудь поинтереснее. Вообще, она не дура, с ней даже поговорить есть о чем, но сейчас как-то не тянет. Окидываю ее взглядом, кладу ладони на оголенные бедра и веду вверх, что Маринку совсем не смущает, а мне как-то противно становится, тошно. Не от нее, нет, от себя скорее. От того, что желанное и недоступное компенсирую блеклой копией, готовой ноги раздвинуть по щелчку пальцев.

Мне в целом до чужих моральных принципов всегда фиолетово было, мир на черное и белое я делить привычки не имею, комплексами моралистов не страдаю, но сейчас как-то особенно остро разница между Маринкой и Александровной чувствуется. Ксюша другой была, по крайней мере, мне так казалось, и даже ее замужество внезапное, хоть и сорвало мне чеку, а презирать и ненавидеть ее так и не заставило. И это, сука, бесит, конечно, но мозг мой иначе не может, не умеет просто.

Я ей тогда много наговорил лишнего, и не очень. Потом жалел о своих словах, конечно, но встречи больше не искал, да и чего искать, она уволилась, говорили, замуж вышла, уехала. Меня наверняка уже не помнит даже, а если и помнит, то вряд ли хорошим словом вспоминает. Мне тогда Белого нужно было в чувства приводить, а не любовь свою безответную лелеять.

Белый встал, вернулся к относительно нормальной жизни, а дальше все как-то само по себе пошло, поехало. Я сорвался, потерял контроль, тормозить некому было, в морду дать — тоже. И не будь тогда Кирюхи, черт знает, чем бы мой срыв закончился.

Маринка мне тогда на глаза в этом же клубе попалась, узнала, конечно, сразу, и отдалась тоже сразу. В тот же день, в машине, а потом еще несколько раз и не только в машине. Скот я, конечно, использовал девчонку просто, чтобы пар спустить, трахал ее, а представлял другую, мне недоступную.