— Ну Егор, — снова визг рядом с ухом.

— Потом, я сказал.

Чуть отстраняю Маринку, придерживая за талию, тянусь к бутылке пива, стоящей на столе, уже четвертой за вечер. Я вообще-то не любитель, но сегодня у нас день особенный — возвращение, чтоб его, в родные пенаты, где мне рады до усрачки, отец вон аж на говно от радости исходит, а я все никак в толк взять не могу, чего его клинит так.

Мое образование, однозначно, штука важная, но не повод рогами упираться, да и знает он прекрасно, что с моей головой, в общем-то, не важно, какой диплом у меня будет: наш местный или европейский.

— Ну пойдем сейчас, мне скучно, я танцевать хочу, — продолжает Маринка, и тянется ко мне губами своими ярко-алыми, и точно какой-то дрянью накаченными. Я ведь помню, они иначе выглядели, маленькие, аккуратные.

Она сейчас вообще какая-то размалеванная вся, выглядит вульгарно и старше, чем есть на самом деле. Не к лицу ей этот слой штукатурки, красивая же девка, нахрена себя уродует.

— Ты зачем себе губы надула? — не знаю, какого лешего вообще этим интересуюсь, видно, хмель в голову ударил.

— Красиво, — она пожимает плечами и кусает нижнюю губу.

— Что красивого в куриной жопе?

— Да пошел ты, — шипит, ерзает на моих бедрах, слезть пытается. Я не держу, не собираюсь задерживать, не люблю истерики и не люблю, когда меня посылают. Она пыхтит, слезает с меня, но не уходит, на диван перемещается.

— Ты стал грубым, — фыркает, поправляя прическу, чем вызывает у меня на лице снисходительную улыбку.

— Детка, я таким всегда был, — поворачиваюсь к ней, сморю в глаза. Она поджимает губы, по глазам вижу, что ответить хочет, но не решается.

А мне уже все равно, я взглядом цепляю слишком знакомую фигурку.

Нет, да быть этого не может.

Маринка трещит рядом с ухом, что-то доказать пытается, а я смотрю на другой конец зала, через большой танцпол, и вижу ее — свою Александровну. Точнее только спину вижу и волосы длинные.

Или это действительно она, или у меня окончательно крыша потекла, и теперь я Александровну в каждой, мало-мальски похожей девушке вижу. А потом она оборачивается, откидывает назад волосы и замирает. И я тоже замираю. И не дышу, наверное. Потому что это она, это, мать его, она. Стоит всего в нескольких метрах от меня. И я уже собираюсь сорваться с места и рвануть к ней, когда рядом с Александровной вырастает мужик в костюме. Наклоняется к ней, говорит что-то, она кивает торопливо, пока я перевариваю ситуацию и охреневаю от того, что вижу ее. Снова.

Ксюша бросает на меня взгляд, я хоть и не вижу, но даже на расстоянии ее страх чувствую, потом смотрит на мужика своего, говорит ему что-то и снова на меня оглядывается, словно боится, что я сейчас к ней рвану, а я понимаю, что мужика этого видел уже однажды. Тогда, в тот проклятый день, когда она залепила мне пощечину и ушла, сбежала к своему благоверному. Жених. Нет. Теперь уже, наверное, муж.

Сжимаю кулаки, ощущая, как ярость растекается по телу. Лучше бы ты уехала, Александровна, и не возвращалась. Понимаю, что сейчас не сдержусь нахрен, и рвану к ней, если еще раз на меня вот так посмотрит, если…

— Ты куда? — Белый вспоминает обо мне в тот момент, когда я подскакиваю с места, как ошпаренный.

— Ща вернусь, — бросаю и двигаюсь к своей одержимости.

И, наверное, я чем-то очень обидел вселенную, потому что кошка эта дранная на меня явно зуб точит. Ровно в тот момент, когда я приближаюсь к танцполу, кучка пьяных дебилов валит меня с ног и начинается потасовка, кто-то кому-то что-то кричит, кто-то визжит, кому-то я успеваю заехать по морде. Выбираюсь из этой мясорубки, оглядываюсь по сторонам, потеряв из виду Александровну, успевшую исчезнуть, словно и не было ее. Верчу головой из стороны в сторону, но не вижу ее, больше не вижу.

Ушла.

Сорвавшись с места, бегу к выходу, вылетаю на улицу и вижу отъезжающий с парковки, уже знакомый мне черный мерен.

Пинаю со всей дури, ни в чем неповинную, стоящую рядом урну, та со свистом отлетает в стену.

— Сука, чтоб тебя…

— Ты в себе вообще? — как гром среди ясного неба, раздается голос Белого.

Он осматривает меня, переводит взгляд на влетевшую в стену урну и ее содержимое, рассыпавшееся по земле, и качает головой.

— Что случилось? — интересуется, глядя из меня исподлобья, смотрит осуждающе, словно я ему денег должен и не возвращаю.

— Ничего, — отмахиваюсь.

Не тянет меня сейчас на разговоры по душам, не та стадия алкогольного опьянения. Недостаточная концентрация в крови. Сжимаю кулаки, желание расхреначить все вокруг рвется наружу, и все из-за нее, — занозы в моей голове и заднице.

Разворачиваюсь, собираясь вернуться в клуб, но Белый не позволяет, хватает меня за плечо, тянет на себя, сильно рискуя получить по морде, потому что нихрена я сейчас не настроен дружелюбно, даже по отношению к лучшему другу.

Внутри опять херня какая-то творится, выть хочется от тупости ситуации. Столько времени прошло, а я ее никак отпустить не могу, из башки своей больной выдворить. Александровна, как опухоль злокачественная, с ума сводит, лишает здравого смысла. И мужик этот ее еще, какого хера вообще вернулись? Сидела бы заграницей, или в столице, куда она там свинтила после нашего с ней последнего разговора? Я бы может и перебесился со временем. Наверняка бы перебесился. А теперь я знаю, что здесь она, что вернулась. И че мне, блядь, с этим знанием делать?

— Клык, — Белый снова привлекает мое внимание.

— Все нормально.

— Тогда чего сорвался, я очухаться не успел, а ты уже из чувака пациента травмпункта сделал.

Алкоголя, видно, в моей крови все же доза приличная, для непьющего человека, а потому смысл слов до меня доходит не сразу, лишь на подкорке сознания вспышкой мелькает физиономия какого-то дебила, навалившегося на меня во время потасовки в клубе, и вполне объяснимо по роже отхватившего. А нехер у меня на пути было стоять. Ниче, очухается, не вспомнит даже нихрена.

— Белый, вот че ты до меня доебался, а?

Чего я ему сказать должен? Что дебил я? Что он прав, и я так и не забыл, не смог и что в каждой бабе ее ищу, каждую с ней сравниваю и медленно подыхаю? Что только увидев, рванул к ней, как идиот последний, к той, которая уже замужем и обо мне не вспоминает даже? Да я себе в этом с трудом признаюсь, все пытаясь понять, осознать наконец, чего меня на ней так клинит.

— Ксюша, — выдыхаю и отворачиваюсь.

— Какая Ксюша?

— Бля, Белый, вот включи мозги, ты много Ксюш знаешь? — срываюсь на друге, потому что нехер тупые вопросы задавать.

— Александровна что ли? — спрашивает он недоуменно, лицо как-то неестественно вытягивается.