— Мадам, покорнейше прошу извинить, но это была просто глупая шутка… — начал было Иван.

— Шутка? Ах, милостивый государь, вам пришло в голову пошутить? Вот так просто и незатейливо?! За карточным столом? И какую же развязку вашей шутке вы приуготовили? — гневно воскликнула княгиня, приходя в раздражение.

— Мадам, еще раз примите мои извинения, — как будто не замечая ее гнева, холодно произнес Тауберг. — Я полагаю, вы зря побеспокоили себя столь скоропалительным переездом. Это недоразумение. Вы беспрепятственно можете вернуться к своему мужу, лично у меня к нему нет никаких претензий.

— А у меня, сударь, претензии имеются! Вы выставили меня на посмешище света, превратили в забавную, бездушную игрушку, приз для победителя в глупом споре мужских самолюбий! — Глаза княгини метали холодные зеленые молнии, и, если бы эти молнии были настоящие, от Ивана Федоровича к сему моменту осталась бы только маленькая кучка серого пепла. — А я живой человек! Я — столбовая дворянка! И вы, походя, ради развлечения погубили мою репутацию!

— Вряд ли я заслуживаю столь гневных филиппик, мадам. Скорее обратите их против вашего супруга, это была его инициатива, меня может извинить азарт игры… ну и толика шампанского. Еще раз покорнейше прошу простить меня и вернуться к вашему супругу.

— И не надейтесь! Скандал уже распространился по всей Москве! Вы можете понять это вашей тупой башкой?!

Тауберг, услышав оскорбление, приподнял пшеничную бровь, лицо его приобрело замкнутое и высокомерное выражение. Неужели об этой разъяренной фурии так восторженно отзывался Волховской, как он там сказал — «мечта поэта»? Скорее кошмарное сновидение, которое все длится и длится, и нет никакой возможности выскользнуть из его холодных и липких глубин.

— А вы объясняйтесь внятнее, мадам. Что, собственно, вам от меня‑то потребно? Я предложил вам вернуться к мужу, — внутренне закипая, ответил Тауберг и вдруг неожиданно закончил: — Так как вы мне не надобны.

Он сделал паузу, окинул княгиню оценивающим взглядом от золотых кудрей на голове до изящных ножек в расшитых турецких башмачках, чуть презрительно дернул уголком рта и лениво повторил:

— Да. Не надобны…

Вспыхнув, княгиня стремительно бросилась к столу, схватила хрустальный флакон и запустила им в Тауберга. «Мне все это снится», — мелькнуло в его голове в тот миг, когда рядом просвистел сей галантерейный снаряд. Послышался звон разбитого хрусталя, и в нос ударила удушающая волна аромата Кельнской воды. В наступившей тишине Иван уловил чей‑то торопливый шепот за дверью, собачье повизгивание, осторожную возню.

— Вы устроили отличное представление для дворни, милостивая государыня, им даже в балаган идти не надо, — не скрывая иронии, сказал он.

— Вот что, Иван Федорович, — неожиданно спокойно и ровно ответила она, — поребячились, и будет. Я поставлена в такое положение, что иного выхода, как переезд в ваш дом, не вижу. Надо ли напоминать, что карточный долг — долг чести? А посему вы его и примите. От денег с именьицем, судя по всему, отказываться не собираетесь?

— Но, Александра… Аркадьевна, почему бы вам все же не вернуться к мужу? — вновь выдвинул Тауберг уже поднадоевшее даже ему предложение.

— Это невозможно, — сухо ответила княгиня.

— А ежели в деревню? — оживился вдруг Тауберг. — По‑моему, прекрасная мысль! Спустя некоторое время скандал забудется, и вы сможете вернуться в свет.

— Вы сами себе не верите, — устало вздохнула княгиня. — Если я сейчас начну прятаться, то уж точно не смогу жить в свете и потеряю уважение последних друзей. Вы мою репутацию погубили, вам ее и восстанавливать.

— Это каким же образом? — с ехидцей поинтересовался Тауберг.

— Да что вы — дитя малое? — опять начала раздражаться княгиня.

— Это вы ведете себя как капризная отроковица. Что не предложу, все не по вас. Каких еще предложений вы от меня ждете? Руки и сердца? — и похолодел, увидев, как дрогнуло лицо княгини.

— Возможно. Хотя, после князя, — она манерно вздохнула, — простой армейский майор не слишком блестящая партия. Да‑с… И состояние у вас, как я вижу, небольшое…

— Один момент, дорогая, — ощетинился Иван, уязвленный сим неделикатным намеком, — я еще не сделал предложения — это раз. И не собираюсь совершать подобной глупости — это два. Так что, рановато вы оценку моего состояния взялись производить.

— А приметесь артачиться — так все узнают, что вы меня соблазнили. Это три, — с язвительной улыбкой закончила княгиня. — Мне, дорогой, — передразнила она его, — терять нечего.

— Что?! — похолодел Тауберг.

Княгиня Голицына уже без усмешки решительно взглянула в глаза Ивана.

— Вы сломали мою жизнь, и я, если понадобится, сломаю вашу.

Чувствуя, что бешенство вот‑вот накроет его с головой, Иван резко развернулся и направился к двери, бросив через плечо:

— Чтобы к вечеру — духу вашего здесь не было!

Вслед ему донеслось насмешливое:

— И не подумаю. Да, кстати, впредь стучитесь, когда будете входить в мой будуар!

Иван грохнул дверью так, что задребезжали окна, шарахнулись в разные стороны испуганные девки и почти привычно‑обреченно наступил на истошно завизжавшую Матильду.

Стычка с Иваном Федоровичем взбодрила княгиню, как бокал шампанского. Прикосновение его рук и губ как будто растопили ледяную корку, сковывавшую ее душу и тело вот уже долгих три года. Во время разговора с Таубергом она невольно ловила себя на желании взорвать холодную невозмутимость этого человека, прижаться к нему разгоряченным телом, ощутить его силу и мощь. Как глупо! Александра вздохнула, направилась к большому дивану, обитому мягким сафьяном, и уютно устроилась на нем. Что ж, можно поздравить себя с вполне удачным началом ответного демарша, придуманного в ответ на то унижение, что заставил ее пережить Голицын.

Сегодня на рассвете к ней в спальню ввалился изрядно подвыпивший Антуан в каком‑то непривычном для него помятом виде и бесцеремонно разбудил ее.

— Мадам, я требую немедленного разговора. Нам надо объясниться, — надменно заявил он, горой возвышаясь у ее постели и покачиваясь с носка на пятку. Огонек свечи в маленьком подсвечнике нервно трепетал в его руках, грозя устроить пожар.

— Не рановато ли, друг любезный? — поинтересовалась Александра, с трудом отходя ото сна. — Убирайтесь из моей спальни и проспитесь.

— Дело не требует отлагательства, дражайшая моя супруга. Вы, надеюсь, еще не забыли, что покуда являетесь таковой?

Она ненавидела этот высокомерный, саркастический тон, впрочем, она плохо переносила и его самого.

— К моему несчастию, забыть это не в моих силах, — пробормотала она, вставая с постели и накидывая на плечи большую турецкую шаль. — Говорите поскорее и избавьте меня от вашего присутствия.