Сапоги из светлой кожи, шелковая юбка и жакет от Лауры Эшли создают бежевый ансамбль, в котором ткани и материалы мягко контрастируют и дополняют друг друга. Она должна нравиться, но я-то знаю, что ее практически не замечают. Она идет вперед, глядя прямо перед собой, на людей не смотрит, иногда не замечает даже знакомых, поэтому некоторые считают ее высокомерной. Вот сейчас она не видит идущего ей навстречу элегантного ухоженного мужчину лет сорока пяти в кашемировом пальто (слегка не по сезону!) и с маленьким чемоданчиком из свиной кожи. Он «обнимает» ее цепким оценивающим взглядом, пытается поймать ее взгляд… проходит мимо и тут же забывает. Какая расточительность! Зато я останавливаюсь, улыбаюсь ему. Он меня замечает, не хмурится, хотя легкое облачко набегает на красивый загорелый лоб, и отводит глаза. Я не двигаюсь с места, он идет мимо меня, и я, не скрывая восхищения, любуюсь им, это так забавно! Обернется или нет? Уверен, что да, я знаю мужчин, они обожают, когда их провоцируют. Я жду. Он прошел метров десять вперед, вот он уже на тротуаре — и не выдерживает, бросает взгляд через плечо, даря мне свое признание, а я все улыбаюсь. Он быстро отворачивается и уходит. Я торжествую. У него пружинистая походка человека, привыкшего носить дорогую обувь, что заставляет меня взглянуть на башмаки Люсьена Лефрена: унылые и потертые, как нелюбимая жизнь, да, этот парень — не весельчак, но он молод и, как бы ни был хорош собой тот случайный прохожий, ему сорок, следовательно, обитать в его теле было бы не так комфортно — ему осталось лет десять до встречи с ревматизмом! Так, теперь надо догнать другую часть «меня»: она сейчас войдет в здание вокзала, а я не хочу ее потерять. Черт, но какой интересный опыт я только что поставил! Почему я никогда не делал ничего подобного, когда был Алиной? Выдержать чей-то взгляд, удержать его, вызвать желание… черт возьми! Я весь дрожу от наслаждения! Алина хочет быть красивой, но как будто не знает, для чего нужна красота. Кстати, я не слишком долго разглядывал Люсьена Лефрена, прежде чем в него переселиться, так что необходимо найти зеркало. Но где? Туалет в вагоне будет заперт до самого отправления поезда, но в зале ожидания наверняка есть туалетная комната.

Ну надо же, она пользуется гораздо большим успехом, чем я мог вообразить! Вон, двое парней обернулись, чтобы на нее посмотреть, — ну да, конечно, не переставая трепаться, почти платонически! Но она-то их даже не заметила. Гляди-ка, мужик только что встретил жену, берет у нее из рук чемодан, заметил Алину, на секунду забыл о благоверной и промахнулся с поцелуем. Мое экс-я проходит мимо, рассекая пространство, поднимает взгляд на электронное табло: 13.41, 16-й путь, прекрасно, вперед! Я вижу, как она садится в вагон первого класса, но не иду следом. Я знаю, где ее найти.

* * *

Понаблюдаем за нашим странным персонажем, изучающим щиты-указатели, украшающие стены вокзала: таможня, метро, справки о забытых вещах, информация. Ага, он обнаружил то, что искал. Как мне его называть? Он — не Люсьен Лефрен — скоро он обнаружит некоторые не слишком привлекательные качества личности молодого человека, который ему так нравится, он больше не Алина — она устраивается в купе, ничего не зная о «дезертире». Он, безусловно, прав, утверждая, что его вдохновила «на подвиги» Вирджиния Вулф: пока Алина билась над английским текстом и он казался ей непомерно сложным, в ее мозгу обнаружились разрывы, возникла сумятица, Пречистая Госпожа начала раздражать ее, она чувствовала, что распадается на куски, подобная «раздерганность» часто приводит к безумию, так что выходка парня спасла Алину. У меня добрая душа, и я рада за молодую женщину, хоть и не знаю, как она справится с подобным «обнищанием». Ладно, я действительно должна придумать имя другому своему герою. Захоти я пойти по пути наименьшего сопротивления, взяла бы производное от Алины — Ален, но это так пошло! Никакой двусмысленности! Ален — он Ален и есть, настоящее мужское имя, но мой персонаж (я провожаю его взглядом до дверей туалета) не таков! Я всегда восхищалась проницательностью Вулф: сменив своему герою пол, она сохраняет имя Орландо, но местоимения употребляет в женском роде, смущая души читателей. Я «собезьянничаю»: назову сбежавшую половинку Алины Орландой и буду надеяться, что Вирджиния на меня не рассердится и не вернется с того света, чтобы наказать меня ночными кошмарами. Спешу намекнуть ей — конечно, если она меня слышит! — что я не вульгарная плагиаторша с воображением дятла, а робкая почитательница.

* * *

Орланда опустил жетон, толкнул дверь и оказался перед большим зеркалом. Вглядываясь в отражение Люсьена Лефрена, он удовлетворенно вздохнул.

— Мне кажется, я уже изменился! — сказал он себе. — Взгляд утратил поразившую меня (то есть Алину!) усталость, спина прямее, глаза открыто смотрят на мир. И голова прошла. Да-а, я всегда знал, что лицо «творит» душа, я уже красивей него, потому что чувствую себя свободным, как никогда. Может, в его теле жила девушка, которую он держал в заточении, как Алина меня, а я перетряхнул всю компанию? Не важно, пусть каждый остается там, где оказался! Посадка головы гордая, цвет лица улучшился. До чего же я хорош! Но волосы!.. Просто беда! Я не обратил внимания, что его шевелюра облита какой-то дрянью — от нее волосы стоят дыбом, как у персонажа фильма ужасов! Теперь я понимаю, почему тот сорокалетний красавчик так и не клюнул! Нужно вымыть голову, так я жить не могу!

В вокзальном туалете чистоплотному путешественнику приходится довольствоваться холодной водой и жидким мылом из бутылки-невыливайки, но кокетство толкает человека на подвиги, и Орланда наклонился, сунул голову под кран и, стиснув зубы, чтобы не выбивать ими дробь от холода, щедро намылил волосы, потом промыл их, как мог, открыл сумку Люсьена и, на свое счастье, обнаружил махровое полотенце. Просушив волосы, он причесался и нашел себя красивым.

Так и слышу ворчливое брюзжание: «Ну и Нарцисс этот ваш Орланда!» Без конца облизывает себя! Не могу с этим согласиться: он восхищается телесной оболочкой другого человека — так девушки радуются новым тряпкам, а Орланда всего четверть часа назад был женщиной, любящей мужчин. Предлагаю любому, кто неравнодушен к противоположному полу, представить хоть на мгновение, что он попал в тело объекта своей страсти… Ага, вы поняли чувства Орланды! То-то же…

Орланда последний раз нежно улыбнулся своему отражению, закрыл сумку и вдруг вспомнил, что он в туалете и что люди приходят сюда не только для самоидентификации. Он почувствовал, что вполне готов использовать сортир по прямому назначению. Тут на меня наплывает образ Вирджинии Вулф, и я чувствую, что стыдливость, правившая бал в былые времена, велит мне остановиться, Наша Госпожа — воплощение Целомудрия — смотрит на меня так строго… но сейчас 90-е, век стремительно заканчивается, я старею и не стану лицемерить, изображая воспитанность, я не отвернусь, как меня учили в детстве, когда я восхищенно глазела на пляже на маленького мальчика, доставшего из штанишек кое-что, чего не было у меня (он взял свою «штучку» в руки и начал писать — стоя! — а я-то думала, что это можно делать, только присев на корточки или сидя на горшке).

— А ну-ка, отвернись сейчас же! — приказала мне мама, сопроводив слова затрещиной (тут-то я и перестала глазеть!). — Эта малышка воистину порочна!