И в самом деле, в течение последующих трех лет Франсуа Гишар лишь изредка встречал на берегах Марны какого-нибудь буржуа из Сен-Мора или какого-нибудь горожанина из Шарантона, решивших провести денек на реке и вступить в неравное соперничество с нашим рыбаком. Франсуа Гишар был единственным хозяином и властелином Марны на всем ее протяжении от Шампиньи до Кретея. В то время как Республика, Директория и Консульство сменяли друг друга, коммуны, из-за отсутствия желающих не помышлявшие о том, чтобы сдавать в аренду свои рыбные угодья, нисколько не мешали пришельцу наслаждаться своим излюбленным занятием, а он, как видно, не сомневался, что так будет продолжаться вечно.

Однажды, когда Франсуа ловил пескарей четырехугольной сетью, он поднял голову и заметил среди ивовых зарослей хорошенькую девушку: сидя на корточках у воды, она стирала белье и напевала какую-то веселую песенку.

Красивые руки, веселое лицо и задорный голос юной прачки доставили Франсуа Ришару неведомые ему прежде приятные ощущения. Забыв обо всем на свете, рыбак схватил свою толкушку с обратной стороны и, орудуя рукояткой, так сильно разорвал сеть, что, когда он вытащил ее из воды, рыбы одна за другой выскользнули через широкое отверстие, образовавшееся из-за его оплошности, и, трепыхаясь, вернулись в свое подводное царство.

Эта ощутимая потеря вернула Франсуа Гишара на грешную землю. Он сел в лодку, достал из кармана моток нитей и рыбацкий челнок и приготовился исправлять последствия своей ошибки.

Между тем девушка продолжала напевать, отбивая такт вальком, и мало-помалу снова настолько завладела вниманием рыбака, что его челнок, лишившись целенаправленного руководства, тут же принялся выписывать в сети причудливые узоры.

Тогда Франсуа Гишар отложил свои снасти в сторону.

Он занимался рыбной ловлей скорее вследствие врожденной страсти к этому промыслу, нежели из любви к наживе; однако ощущение, которое он испытывал в тот миг, дотоле неведомое ему, одержало верх над чувством как первым, так и вторым. Грубый рыбак Франсуа Гишар, для которого не было до сих пор большего наслаждения, чем поймать карпа или щуку, от звуков девичьего голоса погрузился в глубокую задумчивость. Не без робости раздвигал он ветки, чтобы рассмотреть внешность певуньи, когда, выколачивая белье вальком, она приподнимала свое пылающее от работы лицо и становились видны ее губы, целиком отданные песенке, и ее сверкающие глаза.

Франсуа Гишар пребывал в восхищении до тех пор, пока девушка не закончила выжимать последнюю скатёрку.

Но вот она собрала плоды своего труда в корзину и собралась взвалить эту ношу к себе на спину.

Однако ее уход не устраивал Франсуа Гишара: он был готов всю ночь слушать очаровавшие его звуки и не понимал, какие еще дела могут быть у такой прекрасной певуньи.

Рыбак осторожно уперся багром в берег и, резко оттолкнувшись, заставил свою лодку в одно мгновение перенести его через рукав реки.

Обернувшись, чтобы подобрать валек, прачка заметила молодого человека, смотревшего на нее с открытым ртом и большими от удивления глазами; он приблизился столь бесшумно, что показался ей привидением.

Тихо вскрикнув, девушка хотела схватить корзину и убежать, но покачнулась от сильного волнения, и ее белье — красное, голубое, серое, белое и разноцветное — рассыпалось по земле.

— Ну вот, глядите, что вы наделали, — сказала прачка Франсуа Гишару, спрыгнувшему на берег. — Что за шутки!.. Белье ведь уже прополощено!..

Рыбак стоял с таким расстроенным видом и, казалось, был настолько смущен происшествием, невольным виновником которого он стал, что, как только взгляд девушки упал на него, выражение ее лица заметно смягчилось.

Слезы, брызнувшие в первый миг от досады, застыли в ее глазах; она рассмеялась, и ее губы раскрылись, являя взору тридцать две безупречные жемчужины, — так что можно было подумать, будто она плачет от избытка веселья.

Смех девушки окончательно привел Франсуа Гишара в замешательство. У него был такой несчастный вид, что певунья сжалилась над ним и приказала ему в наказание помочь ей устранить последствия неприятности, случившейся по его вине; услышав это, он немного воспрянул духом.

Опустившись на колени на песчаном берегу, Франсуа принялся полоскать белье столь же ловко, как это могла бы делать сама хорошенькая прачка.

Она уже не пела, а что-то щебетала, и рыбак охотно сделал бы в четыре раза больше, лишь бы его вновь одарили хоть какой-нибудь песенкой.

Видя, что девушка не собирается расщедриться, он решил подзадорить ее.

— Скажи-ка, гражданка, — начал Франсуа, — как же так: ты знаешь самые славные песенки, какие только распевают женщины, но не знаешь вот этой:

О Ричард, повелитель мой!

Король, забытый всей вселенной!

Я на земле один с тобой,

Тебе служивший неизменно…[1]

— Кто тебе сказал, что я ее не знаю? — сказала прачка в ответ.

— А как же! Я слушал тебя два часа, а может, и больше — время так быстро пролетело, что трудно сказать, сколько я там сидел, — но не слышал этой песни.

— Если ты не слышал ее, гражданин, то лишь потому, что я не захотела ее спеть.

— Что ж, гражданка, если ты мне ее споешь, я охотно пойду с тобой, чтобы отнести твою корзину на вершину шенвьерского холма, ведь с тех пор как моя бедная матушка ушла в мир иной, мне ни разу не доводилось слышать этой песенки, а ведь я так ее любил, когда был мальчишкой.

— Такие сделки не по мне, гражданин Франсуа Гишар, — резко ответила прачка.

— Так ты меня знаешь? — удивился молодой человек.

— А как же! Сдается мне, рыбаки и прачки — близкая родня.

— Тогда спой.

— Нет уж, увольте! Да меня арестуют за эту песню аристократов, если кто-нибудь услышит хотя бы мотив. Помогите же мне поднять корзину. Такие песни поют за закрытыми дверями, под одеялом, мужу на ушко. До свидания, гражданин Гишар.

Рыбак смотрел девушке вслед, пока она не скрылась за тополями; дойдя до виноградника на холме, она обернулась и насмешливо помахала своему слушателю рукой. Он стоял на том же месте, где они расстались.

Франсуа еще долго не спешил уходить, хотя его заждалось несколько сотен рыболовных крючков, лежавших наготове, в тот вечер он не стал закидывать свои донные удочки в заводь Жавьо. Вместо этого он направил лодку туда, где задержался, чтобы послушать певунью. Как только стемнело, Франсуа улегся в лодке, но не смог заснуть, и всю ночь, слушая соловьев, посылавших во мрак и безмолвие свои любовные трели, он вертел головой над бортом лодки, высматривая на берегу молодую прачку.

В последующие дни Франсуа Гишар был весьма рассеян.