Волнующие легенды об эротических тайских массажах превращаются в собрание подростковых анекдотов о прелестях орального секса. Ты восстаешь после индейского массажа горячими камнями скорее пристыженным своими прошлыми предрассудками, нежели окрыленный новыми пороками. Роскошь благотворно сказывается на мне. Хочется быть светлым и здоровым — желание, которое редко забредает в русскую голову. Фитнесс центр в George V обещает продлить жизнь вплоть до полной победы клонирования. По бесконечной ленте существования, среди орудий физических имитаций, шагают американцы разных цветов кожи, взяв обязательство перед своим президентом всех обогнать.

Конечно, я начал с подсчетов и тяжбы. Исконно русская недоверчивость требует бесконечной инвентаризации окружающих предметов, отдельных судеб и эсхатологии. Плавая в бассейне, замышленном как Версальский парк с перистыми облаками над головой, я без калькулятора подсчитал, что стоимость моего номера в минуту равна трем долларам. И даже если я смягчил это познание внутренней ссылкой на то, что мой любимый американский журнал, когда я в форме, платит мне три доллара за слово, а, стало быть, мы с роскошью квиты, я вынужден признать, что пошел по неправильному пути. Хотя я давно отказался от мысли строить жизнь сообразно со страданиями африканского племени, вырезанного на реке Конго по всем правилам бесчеловечности соседними племенами, я все-таки похож на улитку, оставляющую за собой мокрый след. Я так и сказал директору:

— Я похож на улитку.

Я сказал директору после массажа горячими камнями:

— Я знаю теперь, что роскошь — парад бесчеловечного достоинства. Тут вырезается не африканское племя, а право на скептицизм, чем занимается весь персонал гостиницы от тебя до консьержа.

По дну бассейна ходит черноволосый восточный принц с волосатой спиной и совсем безволосой грудью. На руках у него французская красавица в голубом купальнике — водоплавающая кукла, продающаяся на пляс Пигаль. Он говорит ей:

— Же тэм, же тэм.

Явление восточного принца наводит меня на мысль о владельце гостиницы, перестроенной кардинально четыре года назад. Есть тайны творчества, не подлежащие сдачи. Нежнейший Пиар гостиницы в длинных сюртуках и директор ожидали от меня, что я буду выворачивать им руки, требуя журналистских признаний, сколько международных Есениных удавились в люксах. Пиар деликатно обходил вопрос о саудийском принце — хозяине этой сети (как мне сказал еще в Москве друг-телеведущий). Говорить в нынешней международной обстановке о принце — табу, точно так же, как для писателя признаться, какой мир его обслуживает энергетически: горний или нижний.

— На самом деле, меня интересует технология роскоши, — сказал я директору.

— Пора покушать, — ответил он.

Рождественский обед в гостиничном ресторане le Cinq продолжается четыре часа. Описывать меню не входит в мое представление о роскоши. Роскошь не мелочится на описания. Я по рассеянности оставил именную карту меню на столике в ресторане. Блюда роскошной пищи, как правило, включают в себя несколько грамм севрюжьей икры, мелкие пред-закуски, нежно-сопливого вида порей, трюфеля, гусиный паштет, в который я вляпался во время коктейля. Ну, конечно, омары, какую-то мелкую дичь, чья косточка украшена кружевным излишеством, похожим одновременно на дамские трусы и поварской колпак. К обеду возьмите бутылку Saint Emillion хорошего года, но для начала выпейте два бокала шампанского. Дальше — десерт, чай и новая туча конфет. Только в роскошной гостинице понимаешь, что роль шоколада в культуре Франции не меньше готики и Виктора Гюго. Шоколад в вашем сюите лежит на столиках, подушках и под подушками. Роскошь возвращает вас в детство.

Легендарный шеф-повар ресторана, получивший в 1996 году почетное звание Лучший Рабочий Франции, едва не подрался со мной во время обеда. Ко всем посетителям он подходил с веселым лицом, а на меня напал с кулаками. Он, видите ли, был обижен, что его блюда в полусъеденном состоянии, слегка размазанные мною по тарелке, снимались моей спутницей на крошечный фотоаппарат («Минолта», $1.300, роскошная вещь, подарок). Повар видел в этом одновременно издевательство и нарушение «копирайта». Он высказал мне свое неодобрение с такой пролетарской прямотой, словно дал уже в зубы, чем испугал стайку рыб из официанток и официантов. Потом они снова приплыли, как ни в чем не бывало. Впрочем, явление к десерту моего знакомого французского циркача из Нантера, не предусмотренного протоколом, да еще без пиджака, их снова разволновало. Они надели на силача, который носит на представлениях по пять человек на плечах, узкий наемный пиджак, похожий на смирительную рубашку, что не позволило бедному Сержу ни съесть ничего, ни выпить.

Ресторанное обслуживание напоминает групповое изнасилование нежностью и чувством собственного достоинства. Нас насилуют все время, безостановочно, с разных сторон, с таким чувством, что они только затем и появились на свет, чтобы обслужить, убрать за нами и — умереть. Представить себе, что они после вашей трудно произносимой русской фамилии, осмелятся, изменив вам, произносить так же интимно чье-то другое имя, невозможно. Роскошь имеет адресный характер. Чтобы я не забывал своего имени в нирване, мне его напоминает каждая горничная. Если отношения с поваром не сложились, то сомелье Эрик Бомар показал мне глубоко под гостиницей свой винный погреб-лабиринт, где можно будет укрыться на случай войны с непрошеными «друзьями» того же хозяина. Там будет что выпить, сидя в противогазе: тридцать пять тысяч бутылок роскошных вин лежат на камнях, оставшихся от строительства Триумфальной арки. Самое старое из вин, португальский портвейн, налито в бутылку в 1827 году, и могло быть выпито еще Пушкиным, если бы его кто-нибудь сообразил пригласить в Париж. Коллекционные вина входят составной частью в роскошь, наравне с фламандскими гобеленами семнадцатого века, висящими в гостиничной галерее, где подают коллекционные чаи. Все строится по принципу селекции и отбора. Гостиничные приглашения на коктейль выписываются от руки витиеватым дамским почерком, знакомым с чистописанием, но не ведающим, что такое компьютер. Это наводит на мысль, что с формальной точки зрения роскошь ни что иное, как свод рукотворных коллекций.

Рождественская публика в ресторане на семьдесят мест оказалась многочисленной, но плохо запоминающейся. Исключение составила французская пара за соседним столиком. Им было лет по восемьдесят, и, судя по долетавшим словам, они продолжали быть тайными любовниками в течение последних шестидесяти лет. Это была крупная буржуазия с зобом, пигментными пятнами и нравственными убеждениями, не склонная менять свои опасные связи. После обеда они выдвинулись в номер, и там она, как водится, сняла перед ним свои голубые чулки. Ну, что ж, это — тоже роскошь.

Парижское Рождество было самым теплым за последние сто лет. Эйфелева башня стала похожа на букет цветов. Если фотосъемка блюд была ошибкой, то вторую я совершил в беседе с флористом. На Рождество в George V — миллионы белых цветов. Директор недаром сказал (я забыл это отметить), что у них «благоуханная роскошь». Букеты аранжирует известный на весь мир Джеф Литем, родом из захолустного штата Юта: безупречная «голубая» внешность, серьга в ухе. До того, как стать флористом, он был моделью. Джеф отказался фотографироваться: сказал, что простужен, но потом забыл, что простужен, и сфотографировался. Каждую неделю грузовик из Голландии везет ему цветы. Джеф работает с цветами смело. Некоторые букеты он погружает в огромные вазы вверх ногами: из прозрачных ваз торчат корешки, а сами цветы плавают под водой. Но торговой маркой Джефа можно назвать выпрыгивающие из ваз букеты: они на пределе выпадения на пол. Выпрыгивающие цветы обладают энергией чистой радости. Они похожи на вокзальные объятья, когда люди бросаются друг другу на шею и — застывают на фотографии, снятой далеким от семейных эмоций чьим-нибудь двоюродным братом. Джеф и есть дальний родственник всех гостиничных встреч. Он доказал, что роскошный интерьер не имеет права быть этикетным. Этикетных букетов хватает во всех гостиницах мира, кроме ночлежек. Эти букеты заявляют вам, что гостиница не скупится. Но заявление вызывает у вас сомнение своей навязчивостью. Растормошив цветочную знаменитость нехитрыми домыслами о его творчестве, я получил в качестве награды вопрос о русских цветах.