Просто потому, что у них есть на это сила? Потому что им не нравятся наши знания? Слёзы слишком сильны чтобы их сдерживать. Вновь моё лицо превращается в лужу, но у меня уже нет сил двигаться и вытираться. Я не хочу.

… Хотя Возможно мне повезло больше других и скорая смерть избавит меня от мучений. Но что, если мучения моих детей будут длиться десятилетиями? В каком мире они окажутся? В мире Непрекращающихся конфликтов и непонимания? Неприязни из-за общения на разных языках? Или вечное рабство под пришельцами? Ведь эти создания могли прийти навсегда. Рабство моих детей и их внуков под спустившимися с облаков монстроподобными существами? А может быть всё вместе? Расприи между людьми, которые в свою очередь живут под небесным игом…ох…ой…заткнись…заткнись, молю…

Непонимание о том, что думать в такие моменты и как отвлекать себя, как действовать, раздавливали не меньше, чем камень разрушенной башни. Когда головокружение и немощь слегка отступают я медленно осматриваюсь по сторонам. На месте величественной башни осталась груда камней, меньше половины в высоту, и изуродованные статуи. Вокруг сплошные руины. Некоторые из тех, кто особенно яро трудился над постройкой башни, лишились человеческого облика и стали страшными уродами, вроде псоглавцев, толстокожих великанов с одним глазом, карликов с согнутыми носами и бородавками. Большинство недвижимо лежало у домов и улиц. Кровь и огонь заполонили всё. Я стал молиться Мардуку — богу покровителю города. Я в последний раз молюсь Иштар о спасении и победе над чудовищами, но ничего не меняется. Мардук создал мир и я верю, что он должен прийти и спасти его. Спасти любимый город. Но город лишь наполняли новые белоснежные орды.

Последствия исчезновения свободы слова я вижу уже сейчас. Через улицу стоит полуразрушенный дом, чей вход завален хламом. Его крыша упала внутрь и помещение должно быть очень тесным. За верхнюю часть мусора цепляется маленький мальчик и пока он висит я успеваю рассмотреть звериную панику на его лице. Ему, очевидно, не хватает сил вскарабкаться на верх и выползти. Мокрый, как я, от пота и слёз он не перестаёт кричать, и биться, но, как и у всех — его мольбы превращаются в мычание. Он так же как и я взаперти. Я не могу помочь ему. Я не могу кричать во весь голос, оповещая живых, что нужна помощь, а затем объяснить где, кому и какая. Тем времена красная вода, от которой до тошноты пахнет гнилью и помоями, затапливает всё больше улиц и подбирается к дому с мальчиком…

Я, вновь смахнув слёзы и сопли, отвернулся, чтобы избежать лишней жестокости, но она блуждала по улицам и проникала в каждый дом. На широкой улице процессий в этот момент шагают двадцать четыре старца. Их чистые и белоснежные одежды прикрывали большую часть тела, и только седая борода выдавала их возраст. Рядом с ними идут животные. Их речь невозмутима и спокойна, даже слегка радостная. Весь путь через город они что-то читают вслух. За ними следуют несколько человекоподобных созданий. Первый их них, в левой руке держит зелёную, финиковую ветвь, а в правой руке копье, наверху коего белая хоругвь, с изображением красного креста. Его выпады протыкали броню и щиты наших солдат насквозь, что пытались сопротивляться. Я никогда не видел с какой лёгкостью можно поднять одномоментно троих и затем, резко дёрнув, сбросить их. Тех, кто сдаётся и падает на колени трясясь, оно оставляет в живых. Словно за главным из пришельцев, за ним как за вождём идут другие. Меч идущего за ним создания с крыльями, остаётся в ножнах, а руки его заняты свечой и каменным зерцалом. После того как падшие ниц задувают свечу и смотрят в зеркало, их лик озаряется пепелящим светом и они падают замертво. Без криков и стонов, абсолютно молча. Следом шагает темноволосый мужчина с алавастром без ручки и наклоняясь к каждому недвижимому телу вливает в рот его жидкость из сосуда. После чего тела неестественно встают, cловно формочки набухают, и наполняются жидкостью. Надуваются до красноты и шевелятся. Глаза и рты их закрыты, а руки безвольно опущены. Вычурный и разодетый в белую простыню с рисунками белых роз, подлетал другой монстр. Он опускается на шаг, затем прыгает и вновь подлетает. Как прыгающий около луж ребёнок. За его маленькими крыльями я видел, как каждому ожившему трупу он дарит по розе и что-то говорит на ухо. После этого они открывают белые, как от болезней, глаза. На лицах нет никаких эмоций. Они походят на гипсовые посмертные маски с открытыми глазами. Затем я вздрагиваю как от удара. Они запели! Монотонно и мертво. Каждый новый оживший труп включается в оркестр и их натужные голоса, под аккомпанемент вновь заигравших труб и душераздирающих криков летающих существ, производили ужас от которого хотелось только прятаться или умереть. Но я не могу. Мои движения скованы камнем из-под которого самостоятельно мне не выбраться. Мой капкан сводит меня с ума. Я больше не могу…

За поющими пришёл следующий. Голова и руки его прижаты крестом на груди. Старец рядом размахивает кадилом, и как только дым попадает на безвольные куклы, те тотчас замолкают. Один за другим. Они принимают положение рук ведущего и шагают следом. А песни их сменяются неразличимым шёпотом.

Последний, большекрылый монстр, сжимает в правой руке, против груди, обнажённый меч, а в левой — огненный пламень. Он поражает безвольников огнём, и они вскрикивают: <<ДА СЛАВИТЬСЯ ГОСПОДЬ! ДА БЛАГОДАРНЫ МЫ СВЕТУ ЕГО! ДА ОЗАРИЛА НАС ИСТИНА!>>. Затем они окончательно замолкают.

По городу захватчики продолжают уничтожать всех сопротивляющихся. Буря не утихает. Опустившийся смог окутывать легкие и провоцирует кашель. На центральных улицах они складывают горы трупов и поджигают их. Пламя — единственный источник света, пробивающийся через густой смог, и заменившее собой солнце. Крылатые подкидывают покусанных и выживших в огонь, отчего костёр разгорается ещё ярче. Дорога процессий, по которой они идут, вымощена белыми плитами, вперемешку с яркой и засохшей кровью. Вся дорога была усеяна подрастаявшими ледяными шариками, мусором, пеплом и телами. А бордюры представляли собой твёрдые подушки для тех, кто уже никогда не проснётся. Пространство между мощёной частью дороги и стенами было залито черным асфальтом и полыхавший огонь от человеческих костров оставлял чёрный пепел на стенах, а нижняя часть, украшенная ранее ярко-синими лентами керамических панно совсем поблекла и растрескалась. Словно с богохульным символизмом пришельцы возводили костры рядом с надписями:… <<О, Мардук! О, великий владыка!