Оп-па! Вот вопросец так вопросец. Не зря, не зря это тихое, пасмурное утро изначально показалось ей отвратительным. Пару сюрпризов — в образе вдрызг пьяного мужа, вернувшегося утром, и его сволочных вопросов — оно уже успело преподнести. Что дальше будет?

Почему она его не бросила? Почему, в самом деле?! Она же могла, сотню, тысячу раз могла уйти от мужа.

Родители, еще когда живы были, купили ей квартиру в самом центре. Ей и мальчишкам. Закатили дорогущий ремонт. Обставили мебелью. Не ушла…

Потом, после внезапной смерти родителей, на Жанну и вовсе свалилось громадное наследство. Что с ним делать? Она и по сей день не знает. Дом в пригороде — шикарный, просторный. Еще одна квартира в центре, по соседству с той, которую они купили для нее. Несколько солидных счетов в банке. Могла бы, ох как могла бы жить так, как ей хочется: не ожидая, не выплакивая, не проклиная. Снова не ушла…

Когда Женька окончательно распоясался и почти перестал бывать дома. Когда практически перестал притрагиваться к ней, целовать, спать с ней. Снова не ушла…

Почему?!

Она тысячу раз задавала себе этот вопрос. И ни разу на него не смогла ответить.

— Хочешь сказать, что любишь меня? — Женька снова выполз из-под одеяла. — Меня, такого гадкого, порочного, необязательного? Хочешь сказать, что любишь?!

Нет, она его не любила. В последнее время ничего, кроме пустоты, изредка тревожимой ненавистью, в ее душе не было.

— Хочешь скажу, почему ты со мной до сих пор?

— Скажи. — Ей и в самом деле стало интересно, что он сам думает по этому поводу.

Он медленно приблизился к ней. Прижался голым телом, таким потным и пыльным, к ее новому платью и, глядя с алчной злобой, прошептал:

— Потому что ты задумала стереть меня, малышка! Стереть, как файлы, которые ты рожаешь от безделья по десятку за день и от которых потом с такой же интенсивностью избавляешься. Ты меня ненавидишь, Жанка! Я это понял сегодня ночью, только сегодня!

Он вдруг позвонил ей этим же днем, начавшимся так отвратительно, и пригласил пообедать где-нибудь вместе.

Жанна даже не сразу сообразила, кто звонит, почему звонит, для чего куда-то зовет. В тот момент ей казалось, что все вокруг стремительно и с оглушительным треском рушится. Она часа два непо-движно просидела, после того как вернулась со школьной линейки и поговорила с Женькой. Просидела, тупо уставившись в одну точку перед собой и почти ничего не соображая.

Женька перед этим носился по квартире, хватал какие-то вещи, комкал их неумело, распихивая по каким-то сумкам. Орал… Он все время орал на нее и обвинял в чем-то страшном. Жанна ничего не понимала. Ее мозг отказывался воспринимать ту ахинею, которую нес муж. И, соответственно, противостоять этому бреду было невозможно.

— Тебе даже в свое оправдание сказать нечего! — Он приблизился к ней так стремительно, что она невольно отшатнулась. — Вот видишь! Видишь, как ты от меня шарахаешься! Это еще один признак! Признак того, что ты меня ненавидишь и мстишь, мстишь, мстишь! Ты же мне одним своим присутствием в моей жизни мстишь! Нет, ну почему ты от меня не ушла?! Тебе же было куда, Жанна!!!

Вот теперь-то она, конечно, об этом страшно жалела.

Нужно было уйти. Нужно было уйти, еще когда только Витяня родился. Тогда, когда Женька только-только начинал стервенеть. Это потом его ночные отлучки уже стали нормой. Это потом он уже не спешил оправдываться и извиняться. Поначалу ведь такого не было. Поначалу он тихонько крался по прихожей, бесшумно отворив входную дверь. Шастал на цыпочках из прихожей в кухню и хватал давно остывший ужин прямо из кастрюль и оглядывался испуганно на дверной проем: не стоит ли она там в ночной сорочке укоризненным изваянием.

Вот тогда и нужно было уходить. Глядишь, опомнился бы. Понял, что потерял, задумался и…

— Женя. — Она вдруг обрела дар речи. — Ответь мне, пожалуйста… Только правду, раз уж все так… Ты… Ты ведь не любил меня никогда, так? Ты женился на мне только из-за того, что я была единственной дочерью состоятельных родителей, так?

Ох что тут началось! Ох как он принялся сквернословить! И в ее адрес, и в адрес ее покойных родителей, и даже нетронутому их наследству досталось, которое Женька, как оказалось, в гробу видел и в белых тапочках.

Но вот что странно. Он не сказал, что не любил ее. Не сказал! Может, все же любил, а? Может, не все так плохо? Может, те годы, что казались ей счастливыми, и в самом деле были такими? Ведь говорил же о любви, говорил, и не раз. И на руках носил по лестнице с первого этажа на шестой, где тогда жила она вместе с родителями. И цветы были, и угар от хмельных ночей под открытым небом. Они тогда…

Да, тогда у них и получился старший Антоша. Никто ни о чем не думал: ни о мерах предосторожности, ни о последствиях. Антоша этими самыми последствиями и стал. Они были рады. И Женька своей радости не скрывал. Все девять месяцев прикладывал ухо к ее растущему животу и слушал с умилением, как брыкается ножкой его еще не родившийся сынок.

Разве можно такое сыграть? Нет…

Она бы точно не смогла.

— Ты все же любил меня. — Вдруг снова подала она голос, когда он, вымотавшись от суетливой беготни по квартире, упал в кресло напротив. — Любил, и еще как! Помнишь, даже пятки мои целовал, хотя я босиком по траве бегала? Женька! Женечка мой… Куда же ты все это подевал?! На кого потратил?! Почему мы это сберечь не смогли, а?!

— Ой, вот только давай без этого, а!!! — Его красивое лицо недовольно скривилось. — Что, когда, почему?! Миллионы семей разводятся, и ничего. Это статистика, ты же ее изучала, должна понимать.

— Это больно, Жень. — Жанна смотрела на мужа и не могла поверить, что видит его в последний раз. — Очень больно! Ты окостенел, а я… Я-то еще не успела, и я не хочу…

— Врешь, дрянь!

И вот тут произошло самое страшное в их совместной жизни. Казалось бы, страшнее уже некуда. Ан нет! Женька — он же мастер на сюрпризы. Он и сейчас его преподнес. Подорвался с кресла, будто взрывной волной подброшенный. Сделал сильный выпад вперед, согнувшись почти пополам, и тут же без лишних телодвижений и переходов с силой ударил ее. Ударил не ладонью, кулаком. Хорошо, что удар пришелся не по лицу, а куда-то в область между виском и ухом, иначе красоваться бы недели три с приличным синяком. Вот бы Дашка Сушилина порадовалась: сегодняшнего выхода в модном платье та ей теперь долго не простит. Все то время, пока шла линейка, Дашка зеленела лицом и кусала губы. Синяк бы ее непременно порадовал. Хорошо, что Женька промахнулся.

— Ты меня ударил?! — тихо прошептала Жанна.

Она зажмурилась от боли и растерянности, сжалась в комок, и даже разрыдаться не смогла, потому что умерла как будто.

Он же никогда не смел ее трогать. Никогда! Даже в минуты самых гнусных скандалов! Когда она, не выдержав, грозила ему разоблачением, он не смел ее трогать. Дунуть в ее сторону опасался. А теперь…