ушей и лапки; глаза — серо-голубые пуговицы с узеньким чёрным стежком зрачка.

— Отстань, Маркизик, — говорит тётя Лера.

Юлька берёт его в руки:

— Маркизик! Ты чего, кот? Голодный или что? Дуралей пушистый… — чешет шейку под пухом.

— Привет, красивая! — окликают от двери тонким и довольно пронзительным голоском.

— Золушка, — говорит тётя Лера, — это Юлечка. Проводи её к спальням.

Тётя Лера скрывается в кухне, гремит оттуда посудой. Юлька с досадой поворачивается.

Девчонка-цыганка, в длиннющей, ослепительного апельсинового цвета юбке и голубой кофточке с воланами и стразиками, черномазая и лохматая, чуть младше самой Юльки, стоит в дверях, радостно улыбается.

Юлька морщится, с неохотой отпускает котёнка на пол.

— Золушка… пошла отсюда. Не терплю воровок.

Ожидает, что цыганка разорётся, но та огорчается, отступает на шаг, склонив голову набок.

— Красивая, не сердись, э… Золушка у тебя ничего не крала…

— Да все вы! — огрызается Юлька. — Не крала, не крала, а потом украдёшь. Ваши только и умеют, что красть и торговать наркотой, можно подумать, я их не видела…

— Золушка не торгует, нет, — лепечет цыганка, прижав руки к груди. — Не может. Красивая, я смерть вижу, из табор ушла, потому что смерть вижу…

Её громадные чёрные глазища в мохнатых ресницах полны слёз — и до Юльки вдруг доходит. Раздражение пропадает мгновенно, будто кто спичку задул.

— Слушай, ты не плачь… Золушка… — и улыбается. — Малышка, а ты как смерть видишь?

Золушка вздыхает:

— Паутина на лицо. Пауки на лицо. Просто паутина — смерть долго не будет, а пауки ползают, заползают в глаза, в нос заползают — скоро смерть. Завтра смерть.

Юлька усмехается:

— Ну… это ещё ничего.

Золушка трясёт лохматой головой:

— Наркотику продавать не могу. Я дам дурь ему — а пауки лезут из глаз, лезут из рта… — и в ужасе жмурится. — Мама меня била-била…

— Тебя заставляли продавать наркоту? — спрашивает Юлька, уже зажигаясь настоящим сочувствием. Эта Золушка должна быть совсем несредней девчонкой: Юлька никогда не слышала, чтобы цыганка сбежала из дома. Цыгане могут жить только среди своих.

Золушке должно быть ещё страшнее и безнадёжнее, чем самой Юльке. Хорошо ещё, что она только пауков видит.

— Пойдём, э! — Золушка тянет Юльку за руку, и Юлька, улыбаясь, подчиняется.

— А почему ты Золушка? — спрашивает Юлька по дороге.

— Имя такой, — удивляется Золушка. — Золушка Жанклодовна Халаши. В документы написано. У меня документы был, только их на вокзале украли.

Юлька поднимается за Золушкой по узенькой лестнице. Золушка открывает дверь в маленькую, невероятно уютную комнатку: две кровати, прикроватные столики с лампами под розовыми колпачками, два рабочих стола, крутящиеся кресла, книжный шкаф… Над одной кроватью — ярчайшая картинка, изображающая невероятно радостного Христа в осиянном райским солнцем поле, среди улыбающихся ватных овечек, а вокруг — календарики с весёлыми тигрятками, китайский веер с журавлями, нитяная пёстрая куколка на верёвочном бантике… Юлька чуть улыбается:

— Твоя кровать, Золушка?

— Моя, — сияет Золушка. — Картинки красивая?

Юлька улыбается веселее, кивает. Золушка вроде бы ей почти ровесница, а кажется совсем ребёнком… Меньше ушиблена своим ясновидением? Или просто характер более лёгкий?

— А на картах ты не гадаешь? — спрашивает Юлька, присев к рабочему столу.

На столе компьютер, пачка тетрадей, электронная читалка. Над столом, в горшке, растёт папоротник, свешивает пышные свои зелёные перья к самому монитору, а рядом с системным блоком — серебряная искусственная ёлочка в мигающих огоньках. Под ёлочкой — затрёпанная колода карт.

— Гадаешь, — с готовностью соглашается Золушка и берёт карты в руки. — Все рома могут гадать. Я всю правду говорю, э!

Ну да, думает Юлька. Позолоти ручку, яхонтовая. Все рома могут гадать, а настоящее будущее видишь только ты… Поэтому ты здесь.

— А в интернате много ребят? — спрашивает Юлька снова.

— Немного, — с некоторым даже огорчением говорит Золушка и кладёт карты на место. — Старший группа — пять, младший группа — восемь. Теперь старший группа — шесть, с тобой.

Правда немного, думает Юлька. Не слишком-то это часто встречается — ясновидение.

— Ты, наверное, одна жила, — говорит она вслух. — А теперь я буду тебя стеснять.

— Там есть ещё два комната, — говорит Золушка. — Но давай живём вместе, а? Вместе лучше! Ночью спать вместе — лучше, если приснится плохо — вместе лучше.

И смотрит умоляюще… Эх, думает Юлька, кошмары, значит, снятся и тебе? Всё ясно… всё ясно. Будем жить вместе.

* * *

Юлька расстилает постель. Её уже клонит в сон — но тут в дверь стучат.

— Уходи! — сердито говорит Золушка. — День тебе мало? Ночь тебе надо? Ходишь ночь, как кот! Ночь спать надо!

Действительно ясновидящая, думает Юлька и улыбается про себя, а из-за двери говорят:

— Я хотел с новенькой познакомиться. Мне о ней рассказывали.

Парень, думает Юлька с отвращением.

Парни — идиоты по определению. У них мозги набекрень на сексуальной почве, а если они вдруг, по ошибке, не думают о чьих-то сиськах — выясняют, кто из них круче. Парень — это неприятно.

Юлька думала, что все в интернате — девочки. Это девичья беда — ясновидение и все эти отвратительные штуки. Недаром же именно бедных женщин сжигали на кострах за то, что они ведьмы.

— Мы спать ложимся, — говорит Юлька тому, за дверью.

— На минутку, — говорит тот, и Юлька слышит в голосе улыбку. — Интересно же.

— Рудольф, — шепчет Золушка и делает странное лицо: то ли неодобрительное, то ли сострадающее.

Юлька открывает дверь.

Рудольф — не старше её самой, тощий, невысокий. На бледном лице зажившие шрамы: рубец идёт от виска к носу через всю щёку, а ниже — будто вырвали кусок, кожа зашита и стянута.

— Кто тебя так? — спрашивает Юлька.

— Потрогай, — чуть ухмыляется Рудольф.

Юлька почему-то послушно тянет пальцы к изуродованной щеке, дотрагивается — и в тот же миг безжалостный луч мёртвого света врезается в мозг! Юлька отшатывается — но уже видит, видит!

Хуже того — ощущает!

Но на сей раз наваждение сходит быстро. Легче, чем обычно.

— Тебя везли в багажнике, — говорит Юлька с досадой, потирая ноющий висок. — Убивать. Но что-то случилось с машиной… с шофёром… как шарахнуло… как ты вообще уцелел, не пойму. Тебя спасла Зоя?

Рудольф мотает головой:

— Ванечка. Неважно. Ты вправду ясновидящая, да ещё какая. Впечатлён. Рудольф Ланков.

— Юля Проскудинова. Раньше так не было… — задумчиво говорит Юлька.

— Раньше ты до некромантов не дотрагивалась, — усмехается Рудольф.

— Как это — некромантов? — Юлька хмыкает.

Некромант — это мертвяк в капюшоне из компьютерной игры. Он поднимает армию скелетов — ну или просто труп врага. Юлька давно смирилась со своими приступами, с тем, что внезапно может накатить