жестокий припадок понимания, но уж некромантии точно не бывает! Как Бабы Яги не бывает. Это же сказки для деток, для кино! Фэнтезень!

— Это когда можешь убить сильным желанием убить, — говорит Рудольф без выражения.

— Юля, — говорит Золушка, морщась, — скажи, пусть он уйдёт, э! Здесь комната для девочки, мальчик ночью не ходит сюда.

— Золушка меня не любит, — бледно улыбается Рудольф. — Я уйду, но можно мы поговорим минутку? Я слышал, Зоя кое-что сказала Ванечке… а я хочу сказать тебе.

— Может, уж прямо убить меня хочешь? — Юлька щурится, кривит губы — всем видом показывает, насколько ей безразлично.

— Поговорить, — повторяет Рудольф.

— Не уходи, э! — Золушка хочет взять Юльку за руку, смущается, не берёт.

— Сейчас приду, — говорит Юлька.

Выходит с Рудольфом в коридор, спускается по лестнице. Рудольф снимает с вешалки у входа широкий плащ, накидывает на Юльку:

— Ночь холодная, а ты куртку там оставила…

— Ты говорить хотел, — напоминает Юлька.

Над крыльцом горит фонарь, освещает белые стволы берёз, а звёзды глушит, но небо всё равно бездонное. Юлька смотрит на луну и чувствует, как луна далеко и какая она громадная. Ощущает себя стоящей под открытым космосом, космос дышит сверху свежим ледяным холодом.

А земля пахнет тепло: деревом, лошадью, дымом.

Юлька — между.

Рудольф стоит рядом, смотрит в небо. Глаза влажные.

— Я слышал, Зоя говорила Ванечке, что ты самоубиться хотела, — говорит Рудольф вверх и вбок. — Потому что тебе кажется, будто ты беду не предсказываешь, а накликаешь.

— Не твоё дело, — хмуро говорит Юлька.

— Моё, — говорит Рудольф. — Вот Золушке это в голову не приходит. И Жеке не приходит… ну, у Жеки проявляется иначе, она видит прошлое, не будущее… Но всё равно. Другие предсказательницы не заморачиваются, а ты психуешь, и у тебя чувство вины.

— Не твоё дело вообще, — говорит Юлька уже с нажимом.

— Моё, моё, — говорит Рудольф. — Потому что ты страдаешь фигнёй.

Юлька поворачивается к нему.

— С чего ты взял?

— Я точно знаю, — говорит Рудольф медленно, больше не отводя глаз. — Если ты делаешь… меняешь что-то… ну во всём этом механизме вселенной меняешь что-то — ты это чувствуешь. Чувствуешь, как меняешь. Как смерть выходит из тебя… как пуля.

Юлька содрогается.

— Ты хочешь сказать…

— Я. Убил. Пять. Человек, — говорит Рудольф. — Ты можешь случайно это увидеть, так что лучше я скажу.

Слеза переливается через нижнее веко, ползёт по изуродованной щеке.

Юлька прижимается спиной к стене. Смотрит во все глаза.

— Не бойся, — говорит Рудольф. — Он под контролем.

— Кто? — бормочет Юлька, не понимая.

— Дар.

Юлька вдыхает и выдыхает. Ей не страшно, у неё в горле комом стоит жалость. До неё начинает доходить.

— Ты ко мне пришёл…

— Потому что у тебя дикий талант — и тёмный очень, — говорит Рудольф. — Я подумал, ты поймёшь. Тут все, в общем, с тёмным талантом, но у тебя, похоже, совсем… вроде моего.

— А почему все — с тёмным? — спрашивает Юлька.

— Со светлым — могут дома жить, — говорит Рудольф. — Здесь только на каникулах тусят, слушают профильные лекции. А некоторые даже не знают, что за ними присматривают чародеи…

— Чародеи? — Юлька глотает смешок. — Вот так словечко…

— Кто-то светлый и придумал.

— И мы с тобой — чародеи?

— И мы.

— Тут — как Слизерин? — вдруг доходит до Юльки. Она фыркает от отвратительности этой мысли, но уже не может от неё отвязаться.

— В смысле — злых колдунов учат? — смеётся Рудольф. — Ну это же хрень, сама посуди. Ты хочешь быть злой колдуньей?

— Я — точно нет.

— Вот. Никто не хочет быть гадом. Даже я. Хотя меня родители настолько боялись, что решили грохнуть. Ты же знаешь, что меня хотели убить, да?

Юлька кивает.

— Меня заказал отец, — говорит Рудольф, и голос у него совершенно не живой. — И этот заказ выполнили. Я сгорел в той машине. Они похоронили кости. Меня вообще нет, ты понимаешь?

Юлька берёт его холодные влажные ладони в свои — и тут же попадает в прожекторный луч, горячий, как адский огонь, в беспощадный свет чистого знания.

Если бы даже Рудольф хотел — он бы не скрыл.

* * *

У маленького Рудольфа в руках — куски шлема дополненной реальности. Обгрызенная тупая пластмасса. А у его ног — плюшевый ушастый бульдожик, заглядывает в глаза, вертит катышком обрубленного хвоста, ухмыляется: ужасно рад видеть хозяина.

— Чтоб ты сдох! — кричит Рудольф со злыми слезами — и вдруг чувствует…

Юлька тоже чувствует, как ярость внутри собирается в раскалённый луч, в невидимое и неотвратимое копьё — ужас Рудольфа прошибает её насквозь, она вместе с ним кричит «нет, нет, не надо», но вместе с ним и понимает, насколько это бесполезно.

Насколько это неотвратимо.

Юлька рыдает вместе с Рудольфом. Обнимает мёртвую собачку. Ещё тёплую.

«Мама, я убил Федю».

«Рудик, ну что ты… Ты же ничего ему не сделал, даже не ударил… наверное, он болел, а мы и не знали…»

«Мама, я убил Федю». Но объяснять бесполезно. Объяснить невозможно.

Федя до сих пор болит у Рудольфа в душе. Нестерпимо. Юлька видит, как Рудольф кормит бродячую собаку. Кудлатого барбоса, хромающего на заднюю ногу.

Видит этого барбоса у него в комнате. Барбос возлежит на лайковом белом диване. Рудольф гладит его по голове. «Феденька, Феденька…» Плачет.

У Рудольфа тоже чувство вины.

Хуже, чем у Юльки: Рудольф не предполагает, он знает точно.

И заставляет себя не злиться. Не ненавидеть.

Рудольф слушает курс аутотренинга: кончики пальцев становятся тёплыми, ладони становятся тяжёлыми…

Отстраняется от одноклассников. С отвращением слушает пожилую учительницу — жабу с замашками надзирательницы в тюрьме. Кончики пальцев становятся тёплыми. Ладони становятся тяжёлыми. Я не злюсь. Я спокоен.

Он очень старается. Играет с кудлатым псом — и вспоминает ушастого бульдога, его кроткий обожающий взгляд. Я не смею выходить из себя. Это непоправимо.

Рудольф учится в элитном лицее. Его отец — Анатолий Ланков, тот самый, чей «Ланков-Банк», его мать — лицо ювелирных салонов. Рудольф должен быть счастливым, но вокруг удивительно много зла, а характер — чудовищно, рискованно взрывоопасный. Обострённое чувство справедливости. Но он не должен, он не должен…

Мать не верит. Отец посмотрел странно. Никто даже не попытался помочь. Только курс аутотренинга. Кончики пальцев становятся тёплыми. Я погружён в полный покой.

Но два гоблина во дворе тыкают палками умирающую кошку, которую сбила машина. Рудольф встречается с её взглядом — и его захлёстывает ненависть, которую он не успевает потушить.

Скорая, полиция — приехали во двор уже после того, как Рудольф ушёл. Он сидит в ветеринарной клинике,