Алекс попыталась отогнать навязчивый образ: ее мать со всклокоченными волосами, бессмысленно таращится в лицо дочери и требует рассказать ей сказку на ночь.

– И только совсем недавно стало известно, что под этой неподвижной внешней оболочкой может теплиться сознание, – продолжала медсестра, понизив голос: в палате были посетители. – Иногда такие пациенты, – она обвела рукой кровати у Алекс за спиной, – даже начинают общаться. И поверьте, это происходит по всему миру!

Она остановилась. Обе женщины теперь стояли в самом центре палаты, со всех сторон окруженные кроватями и шторками. Алекс, подняв брови, ждала продолжения.

– Вернее, не совсем так: они могли общаться и раньше, просто врачи не умели их слушать. Не знаю, читали вы об этом или нет, но тех, кто подсоединен к аппарату поддержания жизни больше года, можно отключать по решению суда. А поскольку финансирование сокращают… – Она не договорила.

– Ужасно не иметь права голоса! – воскликнула Алекс, продолжая писать. Ее пошатывало: от висевшего в воздухе электрического гудения подступала дурнота.

Она готовила очерк для воскресного приложения. Писала о работе доктора Хейнса – исследователя, который занимался сканированием мозга и выявлял признаки ментальной активности у подобных пациентов. Сроки поджимали, а с неуловимым доктором встретиться все не удавалось. Алекс была не на высоте.

В палате пустовала лишь одна кровать, остальные девять занимали безмолвные пациенты. Во всех десяти боксах были одинаковые сиреневые шторки и небесноголубые одеяла.

В этих светлых комнатках сестры и санитары могли, закрывшись от посторонних глаз, вытирать пациентам мокрые рты, сгибать неподвижные тела, придавая им сидячее положение, и переодевать их в принесенную родственниками или пожертвованную доброжелателями одежду.

Где-то за стойкой администрации тихо шипело радио. Болтовню ведущих сменяли «неувядающие» хиты. Едва различимые звуки музыки, шорохи и попискивания приборов, дыхание пациентов сливались в один неумолчный гул.

Взгляд Алекс зацепился за постер в дальнем углу палаты: Джарвис Кокер из Pulp, слегка женоподобный и с ног до головы упакованный в твид. Она напрягла глаза, стараясь разглядеть название журнала, из которого его аккуратно вырезали.

Select. Давно почивший и забытый, но безумно популярный во времена ее юности. Когда-то – когда музыка казалась единственным предметом, о котором вообще имело смысл читать и писать, – она завалила редакцию письмами, умоляя взять ее на работу. Но ей так никто и не ответил.

Темно-синяя униформа виднелась в одном из боксов: проводившую экскурсию медсестру задержали, и теперь она тихо и серьезно беседовала с плачущим мужчиной – посетителем пациентки в розовом махровом халате.

Алекс на цыпочках шагнула в сторону углового бокса. Измотанные утренним бегом икры обожгло болью. Поморщившись, она пошла быстрее; тонкие подошвы балеток впивались в натертые волдыри.

Большинство пациентов были уже немолоды, но от углового бокса явно веяло юностью.

Шторки небрежно задернули лишь до середины, и она бесшумно скользнула в широкий проем. Внутри царил полумрак, однако видно было, что Джарвис Кокер не один: рядом с натянутой улыбкой смотрел в камеру молоденький Деймон Албарн из Blur. Оба плаката вырезали из журнала Select не один год назад, и крепившие их кнопки успели покрыться слоем пыли.

Ни намека на движение. Под одеялом вырисовывались согнутые колени. Поверх накрахмаленных простыней наискось протянулись тоненькие, с лиловатым оттенком руки в мурашках. Плечи скрывала поношенная синяя футболка.

До сих пор она старалась не смотреть подолгу на окаменевшие лица пациентов. Глазеть разинув рот, словно жительница Викторианской эпохи, пришедшая в «цирк уродов», казалось неприличным. Вот и сейчас она нерешительно застыла у края брит-поповской кровати. Оттягивала время, оглядывая нависавшую у изголовья ярко-белую аппаратуру, и бессмысленно чиркала в блокноте. Потом все-таки отважилась перевести взгляд на макушку лежащей на кровати молодой женщины.

Ее волосы были сочного темно-каштанового оттенка, длинные и спутанные, небрежно обрезанные лишь вокруг челки. Полуоткрытые глаза – пронзительно-голубые и блестящие, как стеклянные бусины. Алекс словно в зеркало смотрелась, только глаза у нее были бирюзовые, а волосы собраны в хвост на затылке.

Наконец она осмелилась охватить взглядом все лицо – и отшатнулась.

Она знает эту женщину.

Абсолютно точно.

Вот только никаких подробностей память не подсказывает.

В висках гулко и тревожно стучала кровь. Набравшись смелости, она снова с опаской взглянула на женщину, точно подсматривала в щелочку между пальцами. Да, она ее знает. Она явно видела это лицо.

Еще недавно острая как бритва память в мгновение ока высветила бы в голове нужное имя. Но теперь ее мозговая картотека, похоже, отсырела.

По полу тяжело зашлепали толстые плоские подошвы. Шаги быстро приближались. И тут ее наконец осенило.

– Прошу прощения! – отдуваясь, выговорила медсестра. – На чем мы с вами остановились?

– Это ведь?.. – повернулась Алекс, вопросительно на нее глядя.

– Да, это она. Я все думала, узнаете или нет. Вы тогда еще, наверно, совсем молоденькая были.

– Мне было столько же, сколько и ей. То есть мне и сейчас столько же, сколько ей.

Ее сердце бешено колотилось. Разумеется, женщина в кровати ничего не могла ей сделать, но Алекс охватил страх.

– Сколько она уже здесь?

Мельком глянув на пациентку, медсестра присела на край кровати рядом с худеньким локтем и тихо ответила:

– Почти с тех самых пор.

– Боже, бедная женщина! – Алекс покачала головой. – Ладно… вы меня извините, но у меня к вам еще пара вопросов. Не возражаете?

– Конечно нет, – улыбнулась медсестра.

Она сделала глубокий вдох. Нужно взять себя в руки.

– Возможно, это прозвучит глупо, но не ходят ли они, случайно, во сне?

– Нет, такого не бывает. Они же не в состоянии двигаться.

– Ну да, логично. – Алекс откинула упавшую на лицо прядь концом ручки. – Меня, похоже, сбили с толку дежурные на входе в палату. У вас всегда так?

– Нет, постоянно мы у дверей не сидим – только когда посетителей много. Обычно мы в кабинете, занимаемся бумажной работой. У нас ее полным-полно. Хотя к вопросам безопасности здесь относятся очень серьезно.

– Поэтому меня записали в журнал?

– Да, мы всех посетителей регистрируем. Мало ли… ведь при желании с этими несчастными можно сделать все, что угодно!

* * *

Болезненно щурясь в ярком свете дня, Алекс медленно вела машину. Эми Стивенсон. Вот как звали ту женщину с детскими глазами, криво подстриженными волосами и брит-поповскими постерами на стене. И ей все еще было пятнадцать.