Кирин папа умер через полгода после ареста сына. Умер скоропостижно, прямо у себя в рабочем кабинете. Маша ходила на похороны и на поминки, что семья устроила в каком-то ресторане.

Мамы у Киры не стало год назад. Маша опять ходила на похороны, но уже чувствовала себя рядом с Кирой совершенно посторонней.

Кода подъезда она не знала, но звонить в домофон не пришлось, из подъезда вышла пожилая пара, и Маша проскользнула внутрь.

В квартиру тоже звонить не пришлось. Оттуда вышел молодой хмурый мужчина, недовольно посмотрел на Машу.

– Я подруга Киры, – решительно сказала Маша. – Она просила меня приехать.

Мужчина не стал ее прогонять, вошел вместе с ней, буркнул:

– Подождите здесь, – и исчез за поворотом коридора.

Она привалилась спиной к косяку двери.

Из глубины квартиры слышались негромкие голоса, появлялись и исчезали люди в полицейской форме и в штатском, без любопытства оглядывая Машу.

В детстве она любила играть у Киры. Машина мама работала дома, заставляла учить уроки, мыть за собой посуду и ужасно мешала, а Кирины родители приходили с работы поздно, и проводить здесь время было сплошным удовольствием.

Подруги прокрадывались к комнате Дениса и смотрели в щелку, чем занят Кирин старший брат. Как правило, Денис сидел за письменным столом. Если замечал девчонок, отгонял их от своей комнаты. Однажды даже дал Маше подзатыльник. Довольно больно, между прочим.

Маша была в Дениса влюблена, пока не встретила Павла.

Наверное, она стояла в коридоре недолго, но ей показалось, что время остановилось.

Потом откуда-то вышел молодой парень в футболке с изображением российского флага на груди, улыбнулся Маше, спросил, кто она такая и где живет.

Маша объяснила, спросила, не показать ли паспорт. Парень отмахнулся.

И тут наконец вышла Кира. Подруга не плакала, только сразу взяла Машу за руку, а Маша ее обняла. Они так и стояли, обнявшись, пока не вынесли тело Дениса и не опустела квартира. Потом квартиру опечатали, и Маша отвезла Киру к ней домой.

Елену Анатолий Михайлович узнал не сразу. Он шел от метро и случайно задержал взгляд на спешащей навстречу женщине. Они уже разминулись, когда он тоскливо подумал – Елена. Она его не заметила, и оборачиваться он не стал.

Елена иногда приезжала к своей сестре, жившей в соседнем с ним доме, и Анатолий Михайлович пару раз ее встречал. Они перекидывались ничего не значащими словами и опять расходились каждый в свою жизнь.

А когда-то ему казалось, что его жизнь – это Елена.

У подъезда Анатолий Михайлович замедлил шаг, даже постоял немного на крыльце, не нажимая кнопки домофона. Идти домой не хотелось. Он подумал, не зайти ли в ближайший ресторан, но тут опять пошел дождь, он неодобрительно посмотрел на свои грязные туфли и наконец вошел в подъезд.

Он уже несколько лет ездил на работу на метро и втайне этим гордился. Своей демократичности он, конечно, не афишировал, и вызвана была демократичность исключительно прагматическими причинами: от дома до метро и от метро до работы было по две минуты небыстрым шагом, и проехать требовалось всего две остановки по прямой, а пробки, несмотря на введенные платные стоянки, московские власти так и не победили.

– Толя! – крикнула из комнаты жена, когда он отпер дверь. – Ты?

– Я! – крикнул в ответ Анатолий Михайлович.

Она не вышла его поцеловать, и он был этому рад. Он понял, что не любит жену давно, когда Але было всего восемь месяцев.

– Аля заходила? – вымыв руки, он заглянул в комнату.

Жена лежала на диване под пледом, листала какую-то книгу.

– Ты не заболела?

– Нет. – Она отложила книгу, ласково улыбнулась. – Аля заходила утром. Мы немного поиграли с Данечкой, потом он закапризничал, и они ушли.

Дочь жила недалеко от них и забегала почти каждый день.

– Ты голоден?

– Нет. – Анатолий Михайлович тоже постарался ласково улыбнуться жене. – Лежи. Захочу есть, сам возьму.

Он понял, что не любит жену, когда осознал, что не верит ни одному ее слову. Не потому что она постоянно его обманывала, наоборот, он был уверен, что ему она как раз говорит правду.

Просто она как будто постоянно играла какие-то роли, а что она при этом чувствует на самом деле, узнать было невозможно.

Анатолий Михайлович заварил себе крепкого чаю, взял конфету из вазочки, повертел в руках. На пробу положил в рот, оказалось вкусно.

Але было восемь месяцев, когда она безучастно проспала сутки, ненадолго открывая глазки. Они не сразу догадались измерить температуру, и, когда вызвали детскую неотложку, температура оказалась под сорок.

Жена плакала, начинала шептать какие-то молитвы, смотрела на него непонимающими глазами, а он носил больного ребенка на руках, боясь положить в кроватку.

Врач выписала какие-то лекарства, он сбегал в аптеку, и вскоре температура упала.

Жена мгновенно успокоилась, заснула, а он сидел возле кроватки дочери, трогая рукой влажный лобик, и боялся отойти. Он так и не заснул в ту ночь, а жена ни разу не проснулась.

На следующее утро она опять плакала и опять шептала молитвы, хотя ребенок уже явно выздоравливал, и жалобно просила, чтобы Анатолий немедленно организовал консилиум или что-нибудь в этом роде, а он ей не верил.

Наверное, он был не прав и она действительно искренне переживала за дочь, но слушать ее ему было противно.

Но скорее всего давняя болезнь дочери и вовсе ни при чем и разлюбил жену Анатолий Михайлович просто потому, что никогда и не любил.

Любил он только одну женщину, Елену.

– Толя! – крикнула из комнаты жена. – В холодильнике мясо.

– Спасибо! – крикнул он в ответ.

Раньше ему казалось, что он заболевает, когда не видит Лену несколько дней.

Странно, но сначала она ему не понравилась.

Дочь училась тогда в десятом классе. Он пришел в школу на родительское собрание, уселся рядом с незнакомой худенькой женщиной и совершенно не смотрел в ее сторону. На родительские собрания он всегда ходил сам, не по каким-то специальным соображениям, а просто потому, что так складывались обстоятельства. Жена то болела, то именно в этот день и в это время ей нужно было в парикмахерскую, то еще что-то ей мешало встретиться с учителями.

Так исторически сложилось, объяснил он потом Лене, когда она спросила, почему Алина мама никогда не приходит в школу.

В тот день учителя, как обычно, дружно хвалили класс и сетовали на некоторых нерадивых учеников, в число которых его дочь, слава богу, никогда не попадала. Собрание было рядовым, скучным, он еле дождался окончания.

На улице к тому времени совсем стемнело. Сидевшая рядом с ним женщина вышла следом, поскользнулась на скользких от ночных заморозков ступенях, и Анатолий едва успел подхватить ее под локоть. Она весело ему улыбнулась, высвободила руку и быстро прошла вперед.