Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Любовь и риск
Весна уже плавно переходила в лето, я шел через парк и думал о всяком. Солнце припекало, и народ предпочитал проводить выходные за городом. Хотелось тени, я покинул аллею, пересек рощицу и вышел на широкую ухоженную тропинку, где скамейки помещались лишь с одной стороны и обычно их занимают парочки, где им никто не мешает. Сейчас здесь было безлюдно, бродили только голуби. Они подбирали корм, выложенный еще прохладным утром добрыми старушками.
Некоторым птицам было не до еды, они занимались флиртом. Мне навстречу семенила одна такая пара. Кавалер нежно ворковал, распушал перья, забегал перед дамой то с одной, то с другой стороны, резко поднимая и опуская голову. А иногда, немного отстав, чтобы она поняла, как плохо быть одной, вдруг с победным криком бросался вперед, догонял и преграждал ей дорогу, преданно заглядывая в глаза. Он, как бы, успокаивал подругу после недолгой разлуки: «Вот он я, родная, никуда не делся, мы вместе навсегда». Заметив возможных соперников, которые, впрочем, продолжали мирно поедать крошки, голубь слегка распускал крылья, как будто он немного орел, и угрожал клюнуть. Эти ритуальные угрозы никого не пугали.
Дама, между тем, как бы не слишком замечала его стараний, но и не отвлекалась на еду — сейчас был не тот момент. Она медленно переступала шаг за шагом, и я невольно остановился.
Наконец, она оказалась вблизи от меня и ухажер, обогнав ее, неожиданно обнаружил постороннего. Он перестал ворковать, сложил перья, сразу похудев до заурядного подхалима, и торопливо взлетел на соседнюю лавочку. Ему вдруг стало не до барышни. Впрочем, она не очень-то и заметила утрату, присоединилась к обедающим, и ее уже трудно было отличить от прочих.
Больно сердобольный
Иногда так бывает, ищешь одно, а натыкаешься на другое. И это, другое, застревает в памяти навсегда. Так случилось однажды, когда я гулял по лесу, раздумывая о всяком, и понемногу наполнял корзинку дарами осени.
Собирая грибы, я незаметно для себя отклонился от привычного маршрута и оказался в глухой чаще. Солнечный свет здесь слабо проникал через густое переплетение веток в кронах деревьев. Я с трудом обходил пни, пробирался через торчащие корни, а корзина цеплялась за голые сучья и колючки. Грибы еще продолжали попадаться, я двигался за ними наугад. В таком лесу невозможно двигаться по прямой, петляешь, как придется, от одного просвета к другому. Под ногами теперь была голая почва, не поросшая травой. Пропала даже крапива и островки мха перестали радовать глаза зеленью. Потом грибы окончательно исчезли, и я напрочь потерял направление.
Внезапно, за одним из стволов я заметил что-то сероватое, матово отсвечивающее на черной земле. Я перелез через поваленное дерево и увидел голый череп. В одной из глазниц торчала шишка. Он свободно лежал на поверхности земли, сиротливо прислонившись к щербатому стволу. Других частей скелета вокруг не было видно. То ли хищники растащили, то ли кто-то неизвестно зачем приволок сюда одну лишь только голову. Голову крупной собаки, немолодой уже, если судить по зубам.
Наклонившись, я понял, что привезли сюда и бросили не голову, а живого пса. К стволу дерева был привязан плотный брезентовый поводок, а на конце поводка сидел намертво закрепленный кожаный ошейник.
Хозяин таким путем когда-то избавился от своего питомца: то ли он стал не нужен, когда состарился, то ли надоел. А может быть, пес просто в чем-то провинился.
На земле, рядом с черепом, лежала миска. Хозяин все-таки пожалел старого друга и оставил ему немного еды. Он, конечно, понимал последствия и так пытался успокоить остатки своей совести.
Не знаю, погиб ли пес от голода, или его растерзали дикие жители леса, когда он окончательно ослаб. На поводке я не заметил следов зубов: пес не пытался таким способом освободиться. Не догадался. Или не решился тронуть хозяйское имущество.
Больным не читать
Всякому известно, что врачевание — это таинство. Если рецепт слишком примитивен, то кто такому предписанию поверит? Наш организм сложен, недомогания загадочны, а хворь не приходит одна. Простыми способами здоровье не вернуть. Когда врач советует наложить холодный компресс и не выпишет никакой микстуры, в следующий раз больной наверняка запишется на прием к кому-нибудь другому. А если это не реально, то как-нибудь обойдется подручными средствами.
Поэтому, некоторые охотнее верят бабе Любе из соседнего подъезда и употребляют крапиву, вываренную в настое неспелой клюквы на парном козьем молоке. И микстура будет особенно эффективна, если на крапиву незадолго перед тем, как её сорвали, помочилась собака.
Вот почему лекарства, приготовленные сложным путем и на основе многих ингредиентов, вызывают больше доверия у пациентов.
Особенно стараются гомеопаты. Они смешивают в строго определенной пропорции выжимки из десятков экзотических трав, каждая из которых имеет латинское название. И это обычно помогает. Главное — верить. Тогда в роли панацеи может выступить и плацебо. В связи с этим, существует простой способ внушить пациенту, что лекарство сложное, и не сделано на скорую руку. Стоит лишь указать его название так, что его трудно будет прочесть и невозможно произнести.
Подобрать оптимальное на данный момент лекарство против конкретной болезни — тяжелая работа. Для начала изучают, какими препаратами лечили эту болезнь раньше. Каждый кандидат влиял по-своему на множество симптомов болезни и возникает соблазн подобрать такую смесь факторов, которая бы ликвидировала проявление нескольких симптомов сразу. Поэтому лекарства, в силу добрых намерений их авторов, иногда имеют сложный состав.
Осуществить эту задачу на практике, однако, отнюдь не просто. Воздействие любого вещества зависит от дозы, но это не прямая зависимость. То, что в малых концентрациях лечит, в больших иногда калечит. Необходимо подобрать оптимум. Для этого выделяют несколько базовых концентраций, влияние которых следует проверить в эксперименте, и эти опыты крайне трудоемки. Допустим, приготовили 10 растворов разной степени насыщенности (это очень грубый подбор, для поиска хорошего оптимума требуются более тонкие нюансы). Каждый из растворов нужно протестировать на десятках животных,