— Да, конечно, это так, да плоть-то страдать за Господа никак не хочет, но Его святая воля, — вздохнув, закончила Луша, выражаясь, уже совсем, по-городскому.

Потом, немного помолчав, Владыкин со вздохом проговорил:

— Я в эту ночь сон видел очень короткий: смотрю и вижу, вдруг подходит ко мне старый НКВД-шник и крепко приветствует меня, как своего. Да, Луша, сомневаться тут не приходится, видно, час скорби настал.

— Ой, Петя! — сказала Луша, — забыла, я ведь тоже сон видела, подожди, подожди, дай Бог памяти! — Ага, вспомнила: вижу мост плашкотный через речку, наш вот мост, а ты бежишь по нему от какого-то человека. Смотрю, а враг-то твой, в белой рубахе, но опоясан черным поясом. Я смотрю, а сердце так заныло; вижу он нагоняет, нагоняет тебя, да как размахнется, да как ударит изо всех сил ножом в спину, а ты-то и повалился, прямо на землю.

— Ну, что ж? Давай помолимся, моя дорогая, — пригласил жену к молитве Владыкин. Упав на колени, он усердно молился, что если уж на то Божья воля, то укрепил бы Он его в страданиях и его остающуюся семью. Молился, чтобы Павел, сын его, остался верен Господу до конца и чтобы, если они когда встретятся, то эта встреча была бы благословенной для них и славой для Господа.

Молилась и Луша: если она и останется одна, чтобы закончить ей поприще верной христианкой и детей привести ко Христу.

— Ну, а теперь я попробую выйти, — сказал Петр Никитович, — и если нет никого, то дай Бог пути, а уж если есть, то все равно не миновать их рук, пойду к ним навстречу!

— Нет, Петя! Выйду я, да посмотрю, все вроде как баба, зайду в магазин, потом скажу тебе, как там дело, — убедила его жена и скрылась за дверью.

Возвратилась она очень быстро, но возвратилась какой-то бодрой, он даже подумал, что опасность миновала.

— Ну, Петя! Кругом расставлена слежка: не только на одном углу, но и дальше видела — дежурят с велосипедами, поэтому выходить тебе совсем нельзя.

— Луша! Ты не осуди меня, я хочу попросить тебя, сходи на базар, купи грибочков, так хочется грибков покушать, — попросил ее Петр Никитович.

Жена, за совместную жизнь, не раз такие желания исполняла, да и сама любила грибы, но эта просьба мужа была необыкновенной. С тревогой она посмотрела на мужа, его просьба показалась ей — просьбой умирающего, а в сознании мелькнуло, как искра: может быть, это последний раз здесь, на земле, я ухаживаю за мужем. Она быстро оделась и вышла, заперев за собой дверь.

— Вот самые лучшие и последние вынесла я грибы, возьми, касатка! Нужда заставила! — Уговаривала Лушу первая торговка, какую она встретила.

Луша аккуратно набрала кастрюльку грибов, расплатилась и заторопилась домой. Проходя мимо угла, она опять увидела человека, стоящего с газетой в руке. При виде ее, сотрудник НКВД отвернулся и несколько шагов прошел в противоположную сторону. Луша подумала: «Ведь он сейчас остановится и обернется, дай я пойду и посмотрю ему в лицо, что же это за люди?»

Ее предположения оправдались, человек обернулся назад в этот же момент, когда она подошла вплотную.

Серые, бесцветные глаза человека уставились прямо на нее и своим взглядом пронизывали душу. Ей почему-то показалось, что на нее смотрит сама смерть, хотя мужчина был одет в самое обычное.

Поправив кастрюльку, Луша хотела ему сказать что-то доброе, вразумительное, хотела даже пристыдить его: что, мол, вы тут выслеживаете совсем безвинного человека, который ни словом, ни делом никому не сделал зла, но в его взгляде прочла, что все это будет бесполезным, — они ведь знают, что делают. Она прошла мимо него и мимо своего дома, решив обойти весь квартал и, пробираясь дворами, зайти сзади и оглядеть все — нельзя ли спасти мужа от этих рук? От целой своры псов пришлось ей отбиваться, чтобы чужими дворами пробраться к себе. Подойдя к своему забору, Луша облегченно вздохнула, увидев, что вокруг двора никого не видно. В голове созрел план избавления мужа, и она с большим усилием оторвала несколько досок от забора (чтобы пропустить через щель мужа), и слегка приколотила их обратно. Но бедное, любящее сердце ее не знало: в том, что ей в жизни приходилось делать впервые, ее враги имели уже многолетний опыт. Не видела она, что в сарае соседа, прилегающего к их забору, сидела засада из трех человек, а из дворовых окон окружающих домов соседи также украдкой, сочувственно, наблюдали за всем происходящим. Луша, по-своему убедившись, что ее никто не видит, с большим трудом (будучи беременной на последнем месяце) перелезла через забор в свой двор. Когда она вошла в дом, от уличной двери раздался сильный звонок.

— Ну, Петя! Это за твоей душой, — взволнованно сказала Луша, растерянно ставя кастрюлю с грибами на стол.

Петр Никитович слегка побледнел от напряжения, но упование на Господа и уверенность в том, что он ни в чем не виновен, ободрили его и возвратили ему спокойствие. Положив руки на плечи жены, он сказал:

— Дорогая моя, да утешит тебя Господь! Мы сделали для Него, что смогли, и не нами начинается мученический путь христиан, мы его уже заканчиваем. Затем, крепко обняв жену, он возопил к Господу:

— Боже мой! Обниму ли я ее так когда-нибудь еще, здесь, на земле? Если нет, то Ты обними ее Своими благословениями. Будь милостив к ней, если она когда-нибудь от непосильной ноши упадет. И если уж пришел конец моим скитаниям и служению моему, то пусть Твои благословения вдвое, втрое почиют на сыне моем. Сохрани дом мой на многие годы, и даже тогда, когда кругом его будут бедствия. Будь милостив и к малюткам моим, и к тому дитяти, которое должно родиться. А теперь, как хочешь Ты. Аминь.

— Ну, Петя! — С уверенностью и мужеством проговорила Луша, целуя его, — Я пойду и буду с ними разговаривать, а ты иди и спасайся: около уборной отбито несколько досок, во дворе нет никого. Петр Никитович обнял Дашу с Илюшей и вышел во двор. С улицы непрерывно дергали звонок и сильно стучали в дверь, обитую железом. Луша, не снимая крючка с двери, заговорила с теми, кто за дверью:

— Кто там так безобразничает? Кого вам надо?

— Открывайте! Это из РайНКВД, — послышался раздраженный голос снаружи.

— У меня НКВД делать нечего, — ответила Луша, — Я одна и никому не открою, идите вон рядом, там, то