Ариадна Сергеевна, человек не очень-то доверяющий окружающим (так научила ее жизнь), близко «допустила» к себе своего «соредактора», вскоре, однако, получившего новый статус — «соавтора». Они стали не просто коллегами по работе, а близкими людьми — и по духу, и по отношению к жизни. Правда, непременно соблюдалась субординация: «старшая» — «младшая» («младшая», впрочем, всегда имела собственное мнение). «Старшей», конечно, была Ариадна Сергеевна. Она иногда учила, направляла, заботилась, бывало, и журила. Но очень высоко оценивала творческий потенциал своего «соавтора», сумела рассмотреть талант Анны Александровны — и к писательству, и к аналитическим исследованиям, которые так необходимы литературоведам и историкам литературы. Она «назначила» Анну Саакянц своей заместительницей, наследницей по цветаевским делам: «Мне хочется (не то слово, ну ладно!) — Вам передать Цветаеву. Чтобы постепенно, со временем Вы стали первым — и на долгое время вперед единственным „специалистом“ и знатоком. Чтобы к тому времени, что Цветаева действительно воскреснет для читателей — а Вы до него доживете, Вы о ней могли сказать с полнейшей достоверностью. Поэтому только Вам я дам доступ к тому, чем располагаю, и открою Вам то, что надо, чтобы знать шире, больше, глубже… Я — человек куда более „разборчивый“, чем собственная мать (на людей), да, верно, и „разбираюсь“ лучше. И думаю, что в Вас, своей наследнице, не ошиблась». Эти слова звучат как завещание А. С. Эфрон. Ее надежда на дальнейшую судьбу Анны Александровны Саакянц полностью оправдалась — она стала одним из первых авторитетных специалистов по творчеству Цветаевой. Вместе с А. Эфрон они подготовили не только первую книгу Цветаевой, но и первое издание М. Цветаевой в серии «Библиотека поэта» (здесь они уже сотрудничали и как составители, и авторы комментариев). Потом ими были подготовлены книги «Мой Пушкин» (1967), сборник переводов Цветаевой «Просто сердце» (1967) и сборник пьес «Театр» (1988), а также многие книжные и журнальные публикации поэзии и прозы Цветаевой. Уже после ухода А. Эфрон из жизни А. Саакянц продолжила исследовательскую работу. Ею была написана в 1986 г. первая вышедшая на родине поэта книга-биография «Марина Цветаева. Страницы жизни и творчества (1910–1922)» а затем в 1997 г. — книга «Марина Цветаева. Жизнь и творчество», дополненная новыми документами и материалами, полностью отражавшими жизненный и творческий путь поэта. Вместе с Л. Мнухиным составлен внушительный по объему и содержанию фотоальбом «Марина Цветаева. Фотолетопись жизни поэта» (2000). Итогом работы Анны Александровны явилось Собрание сочинений Марины Цветаевой в семи томах (М., 1994–1995), подготовленное вместе с Л. Мнухиным. А. А. Саакянц — участник многих международных конференций и симпозиумов по творчеству Цветаевой. Об А. С. Эфрон она оставила воспоминания, вошедшие в кн. «Спасибо Вам! Воспоминания. Письма. Эссе» (М., 1998).

Хотя А. С. Эфрон не числилась ни среди составителей первой книги «Избранное», ни среди авторов комментариев (ее фамилия, как участника подготовки сборника, была всего лишь упомянута, и то после настоятельной просьбы Владимира Орлова, перед его комментариями), она приняла в ее подготовке самое деятельное участие. Ей хотелось, чтобы в книгу вошли только лучшие стихи Цветаевой. Ариадна Сергеевна прекрасно знала творчество матери, ведь она была для нее «первым поэтом» (и не только по счету, но и по значимости), обладала прекрасной памятью, разбиралась в тонкостях ее поэтического языка, особенностях стиля, психологии мастерства. Недаром мать назвала Ариадну своим «абсолютным читателем»[10]. «…Я читаю ее à livre ouvert (с листа — фр.), все тексты и подтексты, целый ряд „подтекстов“ могу расшифровать только я…», «…я единственный живой свидетель тому, как создавались эти рукописи, тому, что послужило причиной их создания…»[11] — писала А. С. Эфрон.

Переданный в издательство Орловым состав сборника Анна Саакянц переслала Ариадне Сергеевне, которая обсуждала включение каждого стихотворения с особым пристрастием. Это была не просто механическая составительская работа. Она тщательно отбирала материал, изучая записные книжки матери, прижизненные издания, отыскивала варианты, требовала точного изложения фактов, соблюдения особенностей пунктуации, подчеркиваний, ударений…

«Перевес старых стихов над „новыми“ в книге неизбежен, так как поздние стихи чрезвычайно сложны, а для первого сборника, долженствующего, как надеюсь, открыть дорогу последующим изданиям, очень важно быть „проходным“ и хотя бы относительно легко читающимся», — убеждала она своего «соредактора».

В конце 1961 г. наконец-то свершилось то, чего так долго ждали… — выход сборника дочь поэта назвала «маминым днем». Книгу «Избранное» приветствовал Илья Эренбург, который высоко оценил труд Орлова по подготовке сборника, обратив особое внимание на «умное и тактичное предисловие». Ариадна Сергеевна, несмотря на то что иногда поругивала Орлова (испытывала диктат «хозяина» издания), ревнуя его к цветаевским текстам, благодарила Владимира Николаевича за издание: «…Я, конечно, рада буду его повидать, он много сделал для маминой книжки и многое принял близко к сердцу…» (16 мая 1961 г.).

Огромную роль сыграла, конечно, и рецензия на первый сборник Цветаевой в «Новом мире» (1962, № 1) Александра Трифоновича Твардовского. Он, непререкаемый авторитет в мире литературном, да и в общественной жизни тоже (член Центральной ревизионной комиссии КПСС, кандидат в члены ЦК КПСС), написал блистательную рецензию на книгу, открыв тем самым, думается, путь в дальнейшем для издания ее произведений. Твардовский отмечал:

«Издание „Избранного“ Марины Цветаевой является подарком читателю-любителю поэзии. — Не следует, конечно, рассчитывать на читателя вообще, массового читателя в отношении этой книги — своеобразной и сильной, но не вдруг доступной. Но М. Цветаевой принадлежит в развитии русского стиха такая несомненная и значительная роль, что так или иначе с ее творчеством должен быть знаком всякий интересующийся поэзией человек. В книге много боли сердца, горестных раздумий, мучительных усилий выразить мир, представляющийся автору часто темным и жестоким (здесь — отражение особенностей его трудной судьбы), но в ней же столько ясной и жаркой любви к жизни, к поэзии, к России, и к России советской; столько ненависти к буржуазному миру „богатых“ и пафоса антифашистской направленности». Отметил он и особенности поэтики Цветаевой: «Со стороны собственно стиха, слова, звука, интонации — это вообще редкое и удивительное явление русской поэзии. Затрудненная, местами как бы пунктирная, где заменой слов являются необыкновенно выразительные тире, стихотворная речь Цветаевой обладает чертами глубокой эмоциональной силы — она, как дыхание, прерывистое, неровное, но и живое, а не искусственное. Кстати, когда некоторые особенности стиха Цветаевой (рифмы, ритмы, звукопись) станут общим достоянием (Цветаева у нас не издавалась, кажется, с 1922 года), полезно будет уже и то, что откроется один из источников завлекающего простаков „новаторства“ некоторых молодых поэтов наших дней. Окажется, что то, чем они щеголяют сегодня, уже давно есть, было на свете, и было в первый раз и много лучше. Статья В. Орлова хороша; в сущности, это почти первое наше слово о М. Цветаевой»[12]. Позже, 19 февраля 1969 г., в дневниковых записях он также восторженно отзовется об эпистолярном наследии поэта: «Письма Цветаевой — чистое золото в поэтическом и этическом, в неразрывности этих смыслов. Я, что называется, „вскрикивал“, …столько дорогого для меня (и как бы нового, но в чем-то смыкающегося с моими высшими „символами“) вплоть до откровений вроде гениального ответа на вопрос, почему мы рифмуем („спросите народ, спросите ребенка“)».[13]