В этот момент откуда-то сверху послышались торопливые шаги. Кто-то спускался.

Зажегся свет, освещая лестницу, гостиную и троих грабителей в масках, склонившихся над женским телом. На лестнице, ведущей на второй этаж, появился мужчина. Сначала показались ноги, обутые в тапочки, затем — туловище, рука, сжимавшая пистолет.

Снова загрохотали выстрелы. Град пуль, выпущенных сразу из трех стволов, буквально изрешетил деревянную лестницу и стену. Посыпалась штукатурка, полетели щепки. Охранник так и не успел рассмотреть своих убийц. Его тело скатилось вниз по лестнице, он был мертв.

— Уходим! — скомандовал Майкл и первым ринулся к выходу, на бегу закрывая футляр и перебрасывая его через плечо.

Остальные последовали за ним.

На улице лил дождь, сверкали молнии. Ветер хлестал в лицо. Струи воды заливали глаза. Ноги скользили и разъезжались на раскисшей земле. Но преступники бежали вперед. Бежали, не разбирая дороги. Бежали туда, где стояла машина. Каждый из них мечтал лишь об одном: поскорее убраться отсюда. Убраться как можно дальше и забыть произошедшее.

В эту ночь они стали убийцами. Первый раз в жизни убили людей. Что-то вышло не так, все пошло наперекосяк. Девушки не должно было быть в доме. Она не должна была там находиться. Не должна.

Садясь в машину, грабители даже не вспомнили о потускневшем от времени портрете, лежавшем в футляре. Никто из них в этот момент еще не знал, что эти два убийства — лишь начало длинной вереницы кровавых событий, которые впредь будут неразлучно сопровождать кусок старого холста во всех его странствиях.

Чихнув в последний раз, мотор заглох.

Наступившая тишина ударила по барабанным перепонкам. В ней было что-то непривычное, но в то же время приятное и успокаивающее. Позабытые за последние недели ощущения начали постепенно возвращаться.

Во время долгих поездок, когда жизнь проходит под рокот мотора, он становится ее неотъемлемой частью, такой же необходимой, как солнце, дождь или ветер. Кабина грузовика превращается в твой дом, а напарник становится твоей семьей. Лишившись этого, ощущаешь себя не в своей тарелке, как рыба, выброшенная на берег. Возникает тревога, беспокойство. Потом они проходят, и ты начинаешь, как неопытный младенец, постепенно, одну за другой, пробовать и смаковать прелести нормальной жизни. Вспоминать то, что успел позабыть, привыкать к тому, от чего успел отвыкнуть: к наваристому домашнему борщу, мягкой постели, футболу вечером по телевизору и еще множеству простых вещей, достоинство которых осознаешь в полной мере, лишь на какое-то время лишившись их.

Такова доля дальнобойщиков.

— Вот мы и дома, — с облегчением выдохнул Александр Мельников.

Выведенный из задумчивого состояния, Егор Шувалов непроизвольно вздрогнул и рассеянно посмотрел по сторонам.

— Что? — переспросил он, непонимающе глядя на друга.

— Приехали! Вылазь!

Подавшись вперед, Александр развел свои огромные и крепкие, как корабельные канаты, ручищи в стороны, зевнул и сладко потянулся. На румяном добродушном лице здоровяка заиграла довольная улыбка. Наполовину скрытая под пышными казачьими усами, она придавала лицу хитроватое выражение.

— Пивка бы сейчас. и бабу, — мечтательно произнес он. — А еще лучше — поспать.

Егор усмехнулся. Его одновременно поражал и восхищал неизменный оптимизм друга, неиссякаемая жизненная энергия, способность всегда и везде находить те крохотные крупицы приятного, которые скрашивают нашу серую повседневность. Дар редкий и потому очень ценный. Бог награждает им только добрых и бескорыстных людей. А таких — единицы. Будучи от природы сдержанным и прагматичным, Егор не относил себя к их числу, но от чистого сердца гордился другом. Недостаток подобных качеств в нем самом с лихвой компенсировал Александр. Они превосходно дополняли друг друга — разные, но жизненно необходимые один другому, как полюса магнита. Так повелось еще с Афганистана и длилось уже много лет.

Спрыгнув на землю и захлопнув дверцу кабины, Егор с наслаждением втянул в легкие утренний воздух, чистый и прохладный.

Солнце еще только поднималось над крышами домов. Его настойчивые лучи все дальше и дальше загоняли ночную тьму в глубокие щели, закоулки, подвалы. Лучи скользили по влажной листве, мимоходом играя с капельками росы, отражаясь в них и заставляя весело переливаться всеми цветами радуги. Остывшая за ночь земля начинала отогреваться. На лужайке между деревьями и по берегам речушки, протекающей рядом, клубился редкий туман, но ему оставалось витать совсем не долго. Становилось все теплее.

День начинался.

— Красотища-то какая! — восхищенно произнес Александр. — Сколько мы с тобой ни колесили по стране, а таких мест, как у нас, нигде не видали.

— Своя рубашка всегда к телу ближе, — флегматично заметил Егор, направляясь к калитке. Утренняя красота родной улицы, напоминающей скорее большую деревню, нежели окраину города, в этот момент совсем не трогала. На душе было неспокойно.

Сиротливо скрипнула калитка. Дремавший до этого в своей будке пес Пиночет выскочил из нее и, заливаясь яростным лаем, заметался на цепи. Но затем признал хозяина и виновато заскулил, виляя хвостом.

— Что, брат, не узнаешь?

Словно понимая о чем идет речь, дворняга еще сильнее завиляла куцым хвостом, громко взвизгнув, подпрыгнула вверх и умудрилась лизнуть Егора в руку, после чего смирно присела на задние лапы и, склонив голову набок, принялась ждать реакции хозяина. Блестящие бусинки глаз казались такими же разумными, как у человека.

— Ты смотри, хоть и псина, а все понимает, — усмехнулся Александр. Егор ласково потрепал собаку за ухом.

— Молодец. А где же твой хозяин? Спит, что ли? Ну он и соня. Да?

Оставив пса, они подошли к двери, но, к их глубокому удивлению, она оказалась запертой на ключ.

— Ну и дела! — озадаченно произнес Александр.

«Точно, что-то случилось», — решил Егор, и сердце его учащенно заколотилось в груди. Сколько он помнил, его брат Евгений всегда поднимался очень рано, задолго до восхода солнца.

После смерти жены хлопоты по дому и забота о дочери полностью легли на его плечи. Но он никогда не жаловался, никогда не говорил, что тяжело. Даже умудрялся помогать Егору в гараже. Хотя какая может быть помощь от прикованного к инвалидной коляске человека! Однако психологически это значило очень много. Любая мелочь, пустячная работа, выполненная им и получившая одобрение окружающих, была своеобразным маленьким подвигом, значимость которого могли оценить лишь самые близкие люди. И не дай бог, кто-нибудь выскажет сомнение в его возможностях! Он воспринимал это чрезвычайно болезненно и никогда не успокаивался, пока не доказывал обратное. С нечеловеческим упорством и настойчивостью он изматывал себя тренировками, загружал подчас почти непосильной для здорового мужчины работой, лишь бы никто даже мысли не мог допустить, что он — жалкий инвалид и обуза для брата.