Стремление Сарны к накоплению удивительным образом отражало устройство ее памяти. Хотя тут она была скорее жертвой, нежели повелителем, и не могла решать, что оставить и в каком количестве. Ее память, как и всякая другая, действовала в согласии с собственной логикой. Она особенно бережно хранила то, о чем сама Сарна мечтала забыть. Она незаметно, с завидной ловкостью, которой было невозможно противостоять, подсовывала воспоминания о былой любви и постыдных ошибках. Ну почему мы запоминаем все, что хотим, но не умеем забывать?

Забвение встречается в спектре нашего жизненного опыта трижды. На одном конце — бытовые мелочи: мы забываем купить соль или вовремя оплатить счета. За упущения такого рода мы себя корим. На противоположном конце спектра находится самый тяжелый и жизненно важный опыт. Плохая память здесь приносит сладчайшее из облегчений: мы можем забыть травмы, боль, унижение — так женщины забывают о родовых муках и вновь подвергают себя этой чудесной пытке. Между двумя крайностями расположено все остальное, что с нами происходит: неохватное царство накопленного опыта. Мы столько всего видим, чувствуем, слышим, делаем и неизменно хотим еще — где же все это хранить? Забвение расчищает место для новых впечатлений.

Получается, оно — полезное и неотъемлемое свойство памяти, которое действует по собственным законам и имеет свои методы отбора. Порой оно причиняет боль, вынуждая помнить дурные поступки и тяжелые испытания. Может, на то есть разумные причины, однако сейчас Сарну заботило другое. Она смотрела на зыбкое море и не желала задаваться вопросом «почему?». Уж очень он неприятный. Мы охотнее задаем его другим, чем себе.

Сарна укуталась сари, как шалью, и подумала, что подчас люди сами решают забыть о чем-нибудь. Например, когда остается всего одно манго, они забывают поделиться с другими. Но Сарну волновали не фрукты. Всюду ее преследовали яркие напоминания о прежних ошибках и горе. Деваться от них было некуда, исчезать по мановению руки они не хотели. Навязчивые образы роились в ее мозге, и усмирить их было невозможно.

Сарна раздраженно потрясла головой, словно желая изгнать дурные мысли. Гранатовые серьги в ее ушах сверкнули на солнце, точно леденцы. Запоминать так просто… Составь список и зубри, пока не выучишь наизусть. Наверняка есть способ избавиться от ненужных воспоминаний. Сколько всего она стерла бы с грифельной доски своей памяти! Стыд свернулся внутри ее клубочком, как мысль, не смеющая оформиться в цельную идею. Сарна опозорила себя и свою семью. Последствия той ошибки почти нагнали ее, подобно охотнику, который мчится за оленем, уже оцарапанным первой пулей.

Сарна прищурилась. Корабль сильно качнуло, и она вцепилась в перила. Она хотела всего-навсего забыть, а между тем постоянные попытки стереть нежеланные мысли лишь делали их еще более отчетливыми.

Она подумала о будущем и попыталась нарисовать свою жизнь в Найроби. Однако старые воспоминания вновь пробились сквозь вуаль ее фантазии, и она подчинилась им, проигрывая в голове страшные сцены и воображая иной мир, в котором сбылись многочисленные «если бы», мучившие се столько времени. Жить стало чуть легче.

Неожиданно Сарну осенило: раз она не может забыть, то хоть попробует запомнить все так, как посчитает нужным. Надо пересмотреть все подробности, переиначить факты, изменить имена и убрать лишнее. Она будет управлять своей памятью до тех пор, пока та не поддастся.

Это же давно известный прием: берешь лекало и вносишь в готовый рисунок небольшие исправления. Может, что-нибудь и получится? И ты даже обманешь саму себя. Это всего лишь вопрос времени.

* * *

— Съешь хотя бы штучку, Дхарджи, — приговаривала Сарна, уплетая третье манго подряд. Карам заметил, что она предлагает ему лакомство, но не дает. Он нисколько не обижался, потому что почти наелся, глядя на жену: она отрывала кожицу зубами и ногтями, а потом впивалась в медовую мякоть. Ее аппетитное чмоканье напоминало звук, какой издает парочка, занимающаяся любовью. Ее губы, влажные от желтоватого сока, сверкали, точно рассвет. Ароматный сок стекал по пальцам и собирался в лужицы жидкого топаза, которые она с удовольствием слизывала.

— Обожаю! — Сарна обсосала косточку со всех сторон и бросила на пол, где уже лежали две другие, волокнистые и блестящие. Потом, улыбнувшись Караму, она достала еще манго. — Ну же, поешь, Дхарджи.

— Тебя скоро стошнит, — упрекнул ее муж. — Лучше перестань.

Может, тогда прекратятся сводящие его с ума фантазии. Сарна ела манго с чувственным аппетитом, которого он никогда не замечал в ней во время занятий любовью. До сих пор у них был только поспешный и стыдливый секс: неясный шорох в темноте, пока все домашние спали. Карам ни разу не видел влечения в глазах жены, ее губы никогда не были влажны от страсти, она никогда не впивалась в него так же исступленно, вылизывая плоть до блестящей сердцевины.

Сарна будто не слышала Карама и продолжала есть. Манго было ее излюбленным лакомством. С самого раннего возраста с июня по август она жадно поглощала эти золотистые райские плоды величиной с ладонь. И каждый год Бибиджи прилагала все усилия, чтобы унять ненасытную дочь. Сначала она пугала ее вредом здоровью: «Ты вскипишь изнутри и взорвешься! Знаешь, сколько в них всякой дряни? У тебя будут прыщи и долгие месячные. Кто захочет на такой жениться?!» Когда это не помогло, мать стала покупать меньше манго. Сарна все равно брала свое — выменивала фрукты у сестер или тайком пробиралась на кухню среди ночи, чтобы устроить себе маленький праздник. В конце концов Бибиджи объявила на манго мораторий: «Больше этой гадости в нашем доме не будет, пока ты не научишься себя вести!» Она твердо придерживалась собственной, неверно истолкованной теории Аюрведы о «холодной» и «горячей» пище, тщательно следя за тем, чтобы в диете ее дочерей было поменьше «горячих» продуктов: винограда, яиц, орехов, сушеных фруктов и красного перца. Бибиджи верила, что они плохо действуют на женский организм, приближают половую зрелость и, что еще хуже, пробуждают любовные инстинкты, способствуя аморальному поведению. Остальные ее дочери тоже любили манго, но больше всего Бибиджи волновалась за Сарну, потому что она была необыкновенно красива, своенравна и остра на язык. Между ней и матерью с самого начала возникло трение: еще в младенчестве Сарна отказалась от груди. Бибиджи с трудом воспитывала упрямицу-дочь, и кто знает, чем бы все закончилось, разгуляйся в ее крови фруктовые страсти.

Когда наступал манговый сезон, Сарна становилась одержимой. Как пчелы не могут жить без меда, как суки в брачный период должны найти кобеля, так и она изыскивала способы удовлетворить свой аппетит. Красота была ей верным помощником. Домашние слуги, забыв о гневе хозяйки, преподносили Сарне манго в обмен на мимолетную улыбку. Иногда девушка убегала из дома и отправлялась на рынок, где все торговцы охотно угощали ее фруктами, желая полюбоваться сладким пиром. Время от времени Бибиджи чуяла знакомый аромат в дыхании дочери или замечала желтые ободки под ногтями и с новыми силами обрушивала на Сарну гневные упреки: «Рано или поздно ты опозоришь семью! Никакой умеренности и скромности! Эта чертовка объедается манго и перчит все, что только можно, бог знает, что творится у нее внутри! Скоро у тебя вместо крови будет манговый сок, и тогда — хаи Руба! — надеюсь, я не застану этих дней!»